Авдеенко Избранные произведения в 2-х томах. Т.2 Повести; рассказы - [170]
Она спустилась метров на пятьдесят, а может, чуть больше. И встретила первую тропинку. Но на тропинке стояли маленькие кони темной масти. И бойцы вьючили на них бомбы. Галя заглянула в глаза лошади, а лошадь в глаза Гали. И обе они насторожились и удивились, потому что артиллерийская канонада внезапно смолкла.
Галя пошла вдоль тропинки к позициям, а бойцы, видимо казахи, по-своему покрикивали на лошадей, держа их под уздцы.
Тропинка сползала вниз, к самому подножию горы. И Галя медленно шла по ней, а кони остались выше и позади. Впереди не было видно ни одной души, да и сама тропинка дремала где-то между кустарниками; но Галя уже ходила здесь раньше и знала, что через несколько метров начнется траншея.
Ветки и листья присыпали тропинку. Справа меж кустов светлели плеши. Еще вчера их здесь не было. Галя поняла, что это следы от мин. У входа в траншею она увидела представителя штаба армии. Он лежал на спине в распахнутой шинели и глядел в небо неживыми глазами.
Ветер слизал туман. Но темные и серые пятна еще имели расплывчатые очертания. И только контуры гор проглядывались четко на посветлевшем небе.
— Восход в пять сорок, — сказал полковник Гонцов.
Он высунулся над бруствером, хотя понимал, что это рискованно, и посмотрел на место, где темнела фигура Сливы, распластавшегося на санках. Кажется, в последний момент, поняв, что ему не добраться, Слива прикрыл бомбу своим телом.
— Все-таки немцы его не видят, мешают кусты.
Майор Журавлев возразил:
— Они знают, что он мертв. А про бомбу не догадываются. Ставим дымовую завесу.
Гонцов согласился.
Но когда десятка два шашек выбросили белые хвосты дыма, немцы вновь начали стрелять из минометов и не только по позициям, но и по ничейной земле, словно силясь угодить в Сливу.
Старший группы Чугунков сказал:
— Вперед, ребята!
И полез на бруствер.
Ребят было двое: бывший шофер Жора и архивариус.
Ветер гнал дым вдоль позиций низкой полосой, а когда в полосе рвались мины, то они вздымались белыми гривами, которые исчезали быстро, словно мыльные пузыри.
— Только бы не сбились с направления, — сказал полковник Гонцов. Кто-то теребил его за рукав. Он обернулся: — Галочка!
— Там… Подполковник из штаба армии лежит убитый, — тихо сказала радистка.
— Где?! — это уже кричал Журавлев.
— У запасного входа.
— Иноземцев!
Но тут мина упала рядом. Всех присыпало землей. А Галю даже немного ударило о стенку окопа. Она стояла, покачиваясь, потому что ее тошнило и перед глазами плыли желтые ромашки.
— Марш в укрытие! Всем! Всем! — майор Журавлев очень злился. Он схватил Галю за локоть и поволок за собой. — Почему вы здесь? Кто разрешил вам покинуть КП?
— Я… Я… — Галя пыталась посмотреть ему в лицо. Но ромашки по-прежнему плыли перед глазами.
— Накажу! — зло выкрикнул майор Журавлев. И выбежал из укрытия.
— Иноземцев!
Мины ложились часто и густо. Гонцов некоторое время сидел рядом с плачущей Галей и гладил ее волосы. Потом тоже ушел. А Галя плакала долго…
Она появилась в траншее, когда уже взошло солнце, еще невидимое отсюда, потому что его заслоняли горы.
Всего несколько минут назад благополучно вернулись Чугунков, бывший шофер Жора и архивариус. Они принесли тело Сливы, бомбу и санки. У Жоры была перебита левая рука. Санитарка перевязывала его бинтами. Чугунков, вынув из кармана гимнастерки Сливы протертый конверт, старался разобрать домашний адрес. Архивариус жадно сворачивал самокрутку.
Увидев Галю, полковник Гонцов спросил:
— Все нормально?
Вынул из кармана мятую плитку шоколада.
Галя покачала головой, и слезы опять побежали по ее щеке.
— Товарищ полковник, переведите меня в другую часть. Умоляю…
Но Гонцов ответил скороговоркой, словно не принимая ее просьбы всерьез:
— Хорошо, хорошо. Что-нибудь придумаем.
И, разорвав обертку шоколада, поднес его прямо к губам Гали.
— Я очень прошу, товарищ полковник.
— Кушай, кушай… Переведем в штаб дивизии.
Он прошел мимо. И она удивилась, потому что от полковника пахло мылом и хорошим одеколоном.
Выйдя из траншеи, Галя вновь увидела маленькую лошадь темной масти и двух скуластых бойцов. Рядом на носилках покоилась бомба с желтым стабилизатором. Место, на котором час назад лежал представитель штаба армии, было присыпано сухой глиной. Далеко где-то майор Журавлев кричал:
— Иноземцев, организуй завтрак!
Дни в сентябре
Старая гречанка, жившая на самой горе, всегда останавливалась под нашей акацией, когда возвращалась из города. До бомбежек она носила на рынок фрукты и овощи, одетая в свободное черное платье с широким, необыкновенной белизны воротником, над которым темнел властный загорелый подбородок. Я несколько раз помогал ей нести корзину, гречанка благоволила ко мне и делилась житейской мудростью:
— Не оказав человеку помощь, не рассчитывай на его дружбу. — Вынимала из корзины грушу, желтую, как солнце, и добавляла: — Ты слышал о шести признаках дружбы?
Нет.
— Давать и брать. Рассказывать и выслушивать тайны. Угощать и угощаться.
— Все это неправильно. Пережиток капитализма.
— Нет, сынок… Это мудрость, открытая людьми, когда никакого капитализма не было. Как и не было нас с тобой.
— Почему открытая? Разве мудрость дверь? Разве она лежала где-нибудь закрытая? Или мудрость придумали обезьяны?
