Авантюристы - [19]

Шрифт
Интервал

Несколько раз они меняли направление, так как улица в этом месте обрывалась, и принуждены были двигаться в сторону, обходя колодцы дворов. Нарышкин радовался, как ребенок, уверяя, что это обязательно собьет с толку их преследователей, если, конечно, они вздумают кинуться в погоню. Пару раз он соскальзывал, но успевал зацепиться за что-нибудь к ужасу всей компании, пока наконец не выронил из руки пистолет, который полетел по скату крыши и с омерзительным грохотом исчез в водосточной трубе. Но и это происшествие нисколько не расстроило Нарышкина. Он был весел и оживлен. Повстречав на одной из крыш перепачканного сажей трубочиста, барин пожелал выпить с ним на брудершафт немного вина. Однако перепуганный трубочист бросился бежать с невероятной прытью и шустро ввинтился в одно из чердачных окон, прежде чем Нарышкин успел распечатать бутылку.

Наконец сплошная вереница крыш оборвалась возле канала, и ходу дальше не было ни влево, ни вправо.

— Привал! — объявил Нарышкин. — Место мне нравится. Вид преотличнейший. Здесь и пообедаем. А то у меня желудок уже реквием наигрывает.

Дом, на крыше которого они находились, был ниже остальных. У края его рос одинокий клен, возвышаясь несколько над крышей и создавая естественную сень. Здесь, в тени клена, крыша, нагревшаяся от солнца, была прохладнее.

— Райские кущи! — заявил Нарышкин, опускаясь на кровлю. — Доставай провизию, дядька Терентий. Степан, раскатывай шкуру. Здесь нас никто не потревожит. Разве только коты да, пожалуй, еще трубочисты. Только они нас сами почему-то чураются…

Катенька почти беззаботно засмеялась, вспомнив удирающего чистильщика дымоходов и предоставляя Нарышкину редкую за последнее время возможность полюбоваться ее прелестной улыбкой.

Она сняла с головы набивной платок, расстелила его на медвежьей шкуре вместо скатерти и, слегка смутившись, уложила тугую, тяжелую косу на затылке.

Отобедав, все пришли в хорошее расположение духа, и даже Степан пару раз хмыкнул в растрепанную бороду.

Возблагодарили Господа Бога и Терентия. Дядьку за то, что корзина оказалась куда как не пустой, а всевышнего за то, что удалось-таки вкусить ее содержимое. Ватага блаженствовала.

Внизу грохотали экипажи, слышался нудный речитатив продавца сбитня, звон посуды, гул пьяных голосов, аккорды растерзанной гармошки из нижних этажей, где, судя по всему, находился трактир. Компания сидела на теплой крыше и потягивала винцо. Непьющий Терентий булькал мутным квасом, Катерина робко кропила губы искристым Шато-Лафитом, стараясь избегать пристального взгляда отца.

— А и то верно — хорошо, — утирая губы, огляделся Терентий, — и до Бога совсем недалече. Вон он, Боженька-то, за облачком хоронится, — дядька ткнул пальцем куда-то поверх крыш.

— Тебя послушать, так к Богу те же трубочисты ближе всего, — Нарышкин расплылся в благостной улыбке, наблюдая, как Катенька осторожно теребит розовыми губками бокал вина.

— Ну, нет уж, сударь! Этим до Бога куда как далеко. Когда рожа в саже, где уж тут бога углядеть. Вон они как от людей шарахаются. По мне, так ближе простого матроса никому к Боженьке не подобраться.

— Это почему же?

— А потому! Ведь знаете, как оно бывает? Вот, к примеру, ежели в шторм, да по обледенелым вантам на грот-мачту полезешь, на самую что ни на есть верхотень, а мачта вся ходуном ходит, море внизу так прямо кипмя-кипит, и ветер в снастях гудит страшным гудом, тут и сам еле-еле жив, из последних сил за выбленки уцепляешься. Вот когда Бога вспомнишь и углядишь самолично.

— И что же ты, углядывал? — слегка скривил губы Степан.

— Может, углядывал, а может, и нет. Про то сам знаю. Ему там, поди, виднее, кому открыться, а кому и шиш с маслом.

— А что, дядька Терентий, правда ли я слышал, что раньше, когда корабль строили, непременно пару-другую краденых бревен употребляли? — Нарышкин, весело сощурившись, оглядел крепкую фигуру старого моряка.

— Ну, это когда раньше? — пожал плечами Терентий. — При Петре Алексеевиче тебя самого бы за эти краденые бревна на стружку пустили, — Терентий достал короткую глиняную трубку и с удовольствием запыхтел ею. — Не знаю, сударь, про краденые бревна, а вот перед тем как мачту ставить, под шпор монету кладут и заговор заговаривают: «Господи, упаси сей корабль, чтобы от бурь и непогоды и всего такого прочего…» — это чтоб хорошо плавалось.

— Да, пора и нам в дорогу трогаться, а то вот так всю жисть и просидел бы на теплой попе, кабы не дела… — философски подытожил Степан и высморкался.

— Ладно, что мы имеем? — Нарышкин зевнул и наморщил лоб.

Терентий достал деньги и сделал нехитрый подсчет:

— Сотенная, красная и еще восемь целковых. Извольте, сударь, глянуть.

Сударь глянул, сгреб деньги, задумался. Затем придвинул к себе саквояж, раскрыл его и вывалил содержимое на крышу. Основательно перетряхнув вещи, он стал укладывать самое, по его мнению, необходимое, а именно: смену белья, плащ, венгерку, пару туфель, пузырь кельнской воды и небольшой несессер. Подумав, он бросил в основательно похудевший саквояж пистолет и кривой, богато украшенный турецкий кинжал.

Степан перекрестился и покачал головой:


Рекомендуем почитать
Фрегаты идут на абордаж

Середина XVII века. В вольном ганзейском городе Гамбурге освободилось место старейшины гильдии капитанов и шкиперов. Его занимает молодой капитан Берент Карфангер; отныне ему полагается защищать интересы отважных гамбургских мореходов, благодаря которым вольный город выдвинулся в число богатейших в империи. Между тем, события недавно отгремевшей морской войны между Англией и Голландией показали, что успешное мореплавание возможно лишь при поддержке могучего государства. У капитана Карфангера зарождаются идеи, как еще больше прославить и укрепить родной город, а вместе с ним и всю империю.


Странствование Суэмбахамона

Повесть о приключениях древнеегипетского вельможи, вынужденного бежать с Родины. Опубликовано в журнале «Искорка» (Ленинград) №№ 6–8 за 1987 г.


Зачем убили Джона Кеннеди. Правда, которую важно знать

Разные версии убийства Джона Кеннеди описаны уже много раз, но впервые мы встречаем тщательное и объективное исследование не столько того, кто и как это сделал, сколько почему, а главное – зачем. Кому это было выгодно? Кому и чему мешал президент? После удачного разрешения Карибского кризиса президент Кеннеди сделал радикальный разворот: он решил прекратить холодную войну и связанную с ней гонку вооружений. Кеннеди перестал слушать советников и обратился к более глубокой этике и более глубокому видению мира для всех. Джим Дуглас считает, что мир сегодня выглядел бы иначе, если бы Кеннеди остался жив.


Угличское дело

Одна из версий, может быть, самой загадочной и судьбоносной смерти в русской истории. Май 1591 года. Город Углич. Здесь при таинственных обстоятельствах погибает царевич Дмитрий последний сын Ивана Грозного здесь начинается Великая Смута. Содержит нецензурную брань.


Господин Великий Новгород. Державный Плотник

Творчество писателя и историка Даниила Лукича Мордовцева (1830–1905) обширно и разнообразно. Его многочисленные исторические сочинения, как художественные, так и документальные, всегда с большим интересом воспринимались современным читателем, неоднократно переиздавались и переводились на многие языки.Из богатого наследия писателя в данный сборник включены два романа: «Господин Великий Новгород», в котором описаны трагические события того времени, когда Московская Русь уничтожает экономическое процветание и независимость Новгорода, а также «Державный Плотник», увлекательно рассказывающий о времени Петра Великого.


Регенство Бирона. Осада Углича. Русский Икар

Константин Петрович Масальский (1802–1861) – популярный русский писатель середины XIX века. В 1821 году окончил дворянский пансион при Петербургском университете; служил в министерствах внутренних и иностранных дел. Напечатал в журналах и выпустил отдельно множество романов, повестей и пьес, главным образом исторических. Кроме того, он написал несколько исторических работ, а также впервые перевел с подлинника «Дон Кихота» Сервантеса. Масальский не обладал крупным литературным дарованием, но живость и внешняя занимательность его произведений, в которых часто присутствует почти детективная интрига, создали им успех в 30–40-х годах XIX века.В данный том включены три исторических произведения Масальского.