Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну» - [121]
У меня не осталось бумаги, чтобы попросить В. Пр-во о милости, за которую я буду вам крайне признателен, если еще не поздно и если вы изыщете к тому способ, когда от Ливорно отправятся сюда корабли, ибо это, на мой взгляд, самое удобное средство сообщения; речь идет о дюжине тонких перчаток, помещающихся в орех; я слышал, что их делают в Риме, но, кажется, только для женщин; иначе я попросил бы пару для Е. И. Высочества великого князя; остальные я желал бы вручить Е. И. В., Е. И. Высочеству великой княгине и Е. Высочеству принцессе-матери.
Все еще в таком беспорядке, что у меня нет печатки, и я пользуюсь головкой от часов[723].
Мне только что показали каббалистический хронограф на 1745 год. Быть может, он еще не попал ad Caput orbis.
Надо считать гласные[724]:
Барон де Чуди (1756)
Письмо интересно в первую очередь как психологический документ — история предательства. Повторяя одни и те же фразы, Чуди пытается оправдать поступок, спровоцированный уязвленным самолюбием, и заглушить страх перед неминуемой расплатой. Избежать ее он, однако, не пытается: единственно разумным поступком после того, как он перехватил шифровку, было бы не ехать в Париж, а возвращаться обратно в Петербург. Во-вторых, письмо показывает, как действовали в России агенты Секрета Короля, с кем были связаны и как проваливались.
Чуди к И. И. Шувалову, [Либава, 4 (15) января 1756][725].
Хоть и был я обласкан Вами, но положение чужеземца смущало меня, не позволяя надеяться заслужить доверие, и я благодарю случай, доставивший мне возможность дать несомненное доказательство моих чувств и уверить, что чужеземец, который по рождению и воспитанию своему почитает честь нерушимым законом, никоим образом не способен преступить ею. Ваше Превосходительство, возможно, удивится этому вступлению, но оно приведет к развязке дела, которое я счел немаловажным и, потому, побоявшись доверить тайну почтовым случайностям, направил пакет г-ну вице-губернатору Воейкову в Ригу, чтобы быть уверенным, что он непременно попадет к Вашему Превосходительству. Вот факты.
В Риге в трактире под вывеской «Bade in die Pferd Straas»[726] я повстречал молодого человека, назвавшегося французом, но которого по выговору я счел савояром, представившегося как шевалье де ла Мейссоньер де Валькруассан, который попытался войти в доверие ко мне; поскольку я в дороге всегда настороже и опасаюсь авантюристов, то поначалу держался строго, вежливо и сдержанно, но потом человек этот заговорил о столь интересных для меня вещах, упомянув г-на Дюрана, французского посланника в Варшаве[727], что я не мог не вступить с ним в беседу; он стал величать меня бароном, хоть я его о том не просил[728], но он упорствовал, ссылаясь на г-на Дюрана; я не гонюсь за титулами, которые тешат предрассудки и возвеличивают лишь тех, кто не рожден, чтобы их носить. Наконец, слово за слово, он раскрылся настолько, что позволил мне заподозрить в нем Шпиона. Поняв это, я выказал ему больше доверия, чтобы добиться ответного расположения и преуспел: он рассказал мне, что прожил инкогнито три месяца в Петербурге, посещая только г-на Матюшкина и банкира Рудольфа Майера, выплатившего ему некоторую сумму, что поначалу ему покровительствовали граф Понятовский и английский посол[729], но затем, что-то прослышав, они стали злейшими его врагами и заподозрили в чем-то, что он в оправдание свое письменно представил графу Понятовскому записки о своей жизни, но несмотря на это, английский посол нашел способ принудить его уехать. Ваше Превосходительство может узнать у этого вельможи, правдив ли рассказ. Я же, выслушав это, более в своих подозрениях укрепился и решил разузнать подробнее об этом человечке. Я выведал у него, что он отправляется в Петербург, где намерен поступить на службу, хотя в армии никогда не был, что рассчитывает начать солдатом, продолжить сержантом, а потом поручиком, что в течение трех лет жалования ему не надобно, что он без него обойдется: и в это я верю, ибо те, кто его послал, дали ему денег на расходы. Он прибавил, что перед Петербургом думает на несколько дней заехать в Нарву и Ревель. Затем он принялся рассуждать о политических хитросплетениях, в которые я входить не стал, но которые доказывают, что он свое дело знает; со своей стороны, он расставил мне множество ловушек, но ничего не добился, кроме суждений, которые могут повредить мне на родине, ибо выказывают привязанность мою к России, продиктованную щепетильностью; я не могу обратить ее против отчизны, как не могу служить отчизне против империи, где видел только благодеяния. Наконец, в заключение он попросил меня взять два его письма, одно адресованное купцу в Кенигсберг, а второе в Варшаву, просив отправить второе по почте из Пруссии, я обещал, но едва отъехав десять миль от Риги, распечатал письмо в Варшаву и увидал, что оно шифрованное, что утвердило меня в моих мыслях. Важное оно или нет, значения не имеет, ибо любое шифрованное письмо подозрительно, и я исполняю мой долг и служу государству, отправляя его Вашему Превосходительству, который велит его расшифровать и поступит с ним так, как сочтет нужным. Если оно для г-на
