Авантюристка - [3]

Произошло это ближе к вечеру на модной аллее, длинной, широкой, тенистой и относительно прохладной. Именно здесь мы совершали наш ежедневный моцион в каретах; что-нибудь более энергичное приводило испанских леди в ужас.

Раздался возглас, затем все разом смолкли, наступила тишина; все кареты остановились, сидевшие в них обнажили головы, поскольку проезжали члены королевской семьи.

Их экипаж, изумительная, хотя и громоздкая конструкция, прокатил медленно и тяжело. На заднем сиденье расположились принцесса и ее маленький английский кузен, а напротив них сидел наследный принц собственной персоной.

Рядом с ним был молодой человек лет двадцати пяти, с бледным лицом, безвольным подбородком и стеклянными, бессмысленными глазами. Я обратился к моей спутнице и тихо поинтересовался, кто он. Она ответила шепотом. Удивленный услышанным, я спросил ее:

— Но почему он в Мадриде?

— О, об этом вы должны спросить Дезире, — сказала моя подруга, улыбаясь.

— А кто такая Дезире?

— Что! Вы не знаете Дезире? Невероятно! — воскликнула она.

— Моя дорогая, — сказал я, — вы должны помнить, что последние полтора года я был заживо похоронен в стране свинины и золота. Там никто — от поэтов, до судей — ничем не интересуется. Я совершенно отстал от жизни.

— Вам не пришлось бы оставаться в неведении и дальше, — сказала она, — поскольку Дезире скоро едет в Америку. Кто она? Это никому не известно. Чем занимается? Для некоторых мужчин она — все, и для всех без исключения — что-то значимое. Она — куртизанка среди королев и королева среди куртизанок.

Она прекрасно танцует, сердце ее открыто для любви.

Полагаю, что она иногда ест и спит. Последние два года она очаровывала его. — Моя спутница указала в конец аллеи, туда, где скрылся королевский экипаж. — И он дал ей все. Именно для нее герцог Беллармин построил великолепное шале, о котором я говорила вам на озере Люцерн. Вы помните самоубийство принца Доланского, якобы «по политическим мотивам»? Он застрелился в своем парижском дворце. Но он был бы жив сегодня, поведи себя по-другому Дезире. Она — ведьма, дьявол в юбке и одна из самых обворожительных женщин в мире.

Я улыбнулся:

— Вот это репутация! Так вы говорите, она едет в Америку?

— Да. Предполагается, что так, поскольку она прослышала, что каждый американец — король. Здесь же у нее всего один возлюбленный королевской крови, и это ей, судя по всему, наскучило. И послушайте, Пол…

— Ну?

— Вы… Вам не следует с ней встречаться. Вы не знаете ее власти!

Я засмеялся и сжал ее руку, уверяя, что не имел намерения позволить этому дьяволу в юбке меня околдовать. Но когда наша карета развернулась и покатила по длинной аллее назад к отелю, я поймал себя на том, что мне не дают покоя бледное лицо и пристальный взгляд молодого человека в королевской карете.

Я пробыл в Мадриде еще две недели. Затем мне стало скучно (потому как ни одна женщина не может быть занятной больше месяца), я сказал своей подруге «au revoir» и отбыл на Восток. Но археологическая экспедиция в сердце Египта уже отбыла без меня. Неделю или около того я провел в Каире и Константинополе, донельзя устал и снова обратил свой взор на Запад.

В Риме, во французском посольстве, я встретил своего старого друга, Пьера Жанвура, и, за неимением лучших предложений, принял его настойчивое приглашение провести с ним отпуск в Париже.

Но соблазны этого города не греют сердце тридцатидвухлетнего человека, поколесившего по миру, познавшего и оценившего его. Однако же я нашел стоящее развлечение. У Жанвура была прелестная жена и отличавшаяся необыкновенным изяществом восьмилетняя дочь.

Благополучие семейной жизни тронуло мое сердце.

Я поймал себя на том, что завидую им. Мадам Жанвур была превосходной хозяйкой и создавала уют в доме.

Маленькая Евгения и я часто гуляли вместе по паркам, и время от времени к нам присоединялась ее мать. Как я и говорю, я поймал себя на том, что завидую моему Другу Жанвуру.

Это развлечение закончилось бы скоро в любом случае, но телеграмма из Нью-Йорка враз положила ему конец. Мои адвокаты просили меня немедленно вернуться в Америку. Их встревожило какое-то мошенничество со стороны моего управляющего. Телеграмма была лаконичной и не содержала деталей. Во всяком случае, я не мог позволить себе пренебречь этим и договорился о месте на судне, уходящем из Шербура на следующий день.

Моя хозяйка дала прощальный обед, и мои сожаления в связи с вынужденным отъездом только усилились.

Маленькая Евгения казалась по-настоящему опечаленной. Приятно вспоминать радушный прием, это аксиома для путешественника — одна-единственная.

Жанвур отвез меня на железнодорожный вокзал и даже предложил проводить в Шербур; но я отказался отрывать его от этого маленького рая.

Мы стояли на платформе и спорили, когда я внезапно ощутил то неясное порхание и суматоху, заметную в общественных местах при некотором необычном событии или неожиданном прибытии важной персоны.

Я повернулся и увидел то, что было достойно такого возбуждения публики.

Изысканнейшая маленькая карета, хрупкая и изящная, походила на игрушку — колесницу феи. Затем сошла сама фея. Ее описать в деталях невозможно.