Авантюристка - [7]

У меня же не было ничего, кроме щедрости подруги. Я не привыкла полагаться на чужую доброту, и оттого мне все больше претило собственное безделье.

Увы, требовалось время, чтобы хоть как-то поправить сие незавидное положение. Я, конечно, умела писать и читать по-французски, но произношение мое оставляло желать лучшего: я завидовала даже визгливому Казанове, то и дело цитировавшему непристойные строки Бодлера с чистым парижским выговором.

Кому нужна машинистка, которой требуется переводчик?

В Иль-де-Франс[7] мне было ничуть не лучше, чем на переполненных улицах Лондона. Меня отпугивали незнакомые места, чужой язык, и я с тревогой думала о том, что вновь осталась одна.

Когда-то между мной и Ирен установилась прочная душевная связь, и я осталась жить с подругой, чувствуя, что нужна ей. Теперь же у меня появилась соперница – рыжая пародия на актрису, которая душила почитателей в своих объятиях, будто одна из тех гигантских змей, что жили в ее роскошных апартаментах на бульваре Перейр.

Я, конечно, не спешила делиться своими страхами с четой Нортонов. Быть может, такова участь старых дев: они привыкают к тому, что никому не нужны, и молча переживают свои страдания.

И все же я лелеяла надежду, что скоро наша примадонна остынет к Саре Бернар. Они слишком отличались друг от друга, и эксцентричность мадам Сары не могла соперничать с природным обаянием Ирен.

– В последнее время ты только и делаешь, что сидишь взаперти, прямо как Казанова! – отметила подруга за завтраком.

Годфри ушел на весь день, оставив нас одних.

– В Нёйи смотреть не на что, – отрезала я.

– Так поехали в Париж! – Взмахом руки Ирен чуть было не опрокинула чашку с омерзительным черным кофе, который так любят американцы. После того как примадонна разбогатела, выяснилось, что пристрастие к табаку не единственный ее порок.

– В Париж надо ехать на целый день, – резонно возразила я. – Да и что толку рисковать собой в этом безумном городе – и это с моим-то французским!

– Значит, Казанова будет твоим переводчиком. – Ирен поднялась, чтобы скормить прожорливой птице последний круассан.

– О боже! Ни за что! Боюсь себе представить, что будет, если француженка услышит его гнусные вирши…

– Поверь, она тотчас повторит их вслед за ним. В отличие от Лондона, Париж – город свежий, изобретательный, изысканный…

– И распущенный, – закончила я.

– Дерзкий, – парировала Ирен. В глазах ее горел вызов. – Что ты хотела бы посмотреть в Париже? Скажи, и сразу поедем.

– Точно не Монмартр.

– Ну конечно. Слишком уж он… богемный.

– Разумеется. И не бульвары, даже при свете дня!

– Естественно. Ведь они чересчур… бодлеровские.

– Нотр-Дам я и так видела.

– Ну его! Чрезмерно… романский.

– Знаешь, где я действительно хочу побывать?

– А разве что-то осталось? – проворковала Ирен гадкому попугаю, чмокнув его в гигантский желтый клюв.

– Птичка-птичка-птичка! – проскрипел Казанова.

– Bel oiseau, bel oiseau[8], – пропела Ирен.

Казанова задрал клюв и с возмутительным успехом повторил фразу.

– Я бы хотела прогуляться по левому берегу Сены, – призналась я.

– Неужели! Но, Нелл, он еще более богемен, чем Монмартр и бульвары, вместе взятые!

– Говорят, неподалеку от Нотр-Дама книготорговцы раскинули палатки. Я не прочь приобрести пару антикварных изданий.

– Разумеется, Библии, – подмигнула Ирен.

– Мне хорошо известно, что по-французски Библия созвучна с библиотекой. Очень уж хочется прочесть эту «библиотеку» от корки до корки!

– А «безделушка» по-французски «bibelot». Может, после похода за книгами прогуляемся по рю де-ля-Пэ[9]?

– Договорились! – согласилась я.

Что ж, придется пройтись с Ирен по модным магазинам, иначе она в жизни не станет копаться со мной в пыльных фолиантах, – благоразумно решила я, и мы отправились в путь.

В тот августовский день осень еще не спешила вступать в свои права. Над безмятежным Парижем раскинулось чистое бирюзово-голубое небо, многие парижане отдыхали за городом, а башни собора Парижской Богоматери отражались в Сене причудливыми изгибами, как если бы их вздумалось нарисовать кому-то из этих безумных импрессионистов.

Мы неспешно прогуливались вдоль левого берега Сены, попутно заглядывая к антикварам, торговавшим предметами книжной старины. Казалось, все без исключения покупатели носили длинные плащи, уродливые шляпы и чересчур короткие панталоны. Несмотря на сию малоприятную компанию, я вся погрузилась в книги. Мои жадные пальцы (которые, между прочим, были куда чище, чем у остальных библиофилов) вскоре покрылись позолотой, сыпавшейся со страниц роскошных фолиантов. Я будто снова превратилась в девчонку, что изучает в подвале сокровища, хранящиеся в сундуках шропширского приходского священника. Ирен следовала за мной по пятам, словно няня, во всем потакающая своему чаду. Порой и она останавливалась у палатки, заприметив мемуары какой-нибудь знаменитой актрисы.

Я, конечно, понимала, что Ирен затеяла эту прогулку лишь затем, чтобы меня подбодрить. Оторвавшись наконец от пристального изучения Библии Дуэ-Реймс[10] – несомненно, чересчур романской: строка из Евангелия от Матфея «блаженны кроткие» была переведена как «блаженны учтивые», – я оглянулась, чтобы отпустить Ирен на презренную «ярмарку тщеславия», и с удивлением обнаружила, что подруга исчезла.