Авалон - [31]

Наконец я добрался до вершины. В долине лежал туман, поднимающийся от озера вдали, окутывающий чернеющие развалины старого замка. Я постоял немного, представляя себе бушующее в этих стенах пламя, и черных драконов, парящих в вышине над такими же причудливыми как они башнями. Потом я спустился.

Инструктор кисло глядел на часы.

— Я видел, как вы поднялись. Мало, кто делал это так неуклюже и столько возился как вы.

— Вы в курсе, что там обрушилась тропа?

Инструктор посмотрел на меня с интересом.

— Там нет никакой тропы. Это просто осыпь. Никто не сворачивает туда. Только вы решили, что там можно пройти. А что вы увидели за гребнем?

— Развалины в тумане.

— Вот как?..

— Может, хотите сказать, что там нет никакого замка?

— Вы что-нибудь представляли, глядя на него?

— Да. Огонь, черный дым и черных драконов над развалинами.

— Там нет развалин.

— Вы что, смеетесь?

— Замок цел. Это музей.

Под серым влажным небом свежо и горько пахло полынью.

— Но…

— Это просто туман. Иногда, в тени, он кажется черным как дым.

На следующее утро мы вместе поднялись на этот гребень и посмотрели на замок. Он действительно был цел. Но это был совсем не тот замок, который я видел.

— Мне все ясно, — сказал врач, улыбаясь. — Ваша проблема действительно связана с вашей прошлой жизнью. Лучше даже сказать, с вашей прошлой смертью. Мята тут ни при чем. Вы застрелились. Выстрелили себе в голову, и теперь каждый раз леденец с резким свежим запахом заставляет вас чувствовать одновременно твердость пули в голове, и то, будто ваши мозги вдруг оказались на свежем воздухе, от которого их больше не защищает черепная коробка.

— Это какое-то безумие.

— А вы подумайте хорошенько, какие ассоциации это у вас вызывает. Хотите еще леденец?

— Давайте.

— На этот раз вы с легкостью согласились. Когда узнали, что это может значить. Это еще больше убеждает меня в том, что в прошлом и в душе вы — самоубийца. Что вам напоминает запах мяты?

— Свободу и… и…

Он терпеливо ждал.

— И неподвижность, — закончил я.

— Попробуйте, — сказал он, кивая на лежащий на столе леденец.

Я развернул его со странным приятным чувством, положил на язык и задумался.

— Ну, как?

— Легкое пьянящее головокружение.

— И никакого желания потерять сознание?

— Нет.

— Вот видите. Вы действительно самоубийца.

— Забавно. Вы всерьез думаете, что прошлые жизни существуют? Почему же тогда известные воспоминания о них, как правило, противоречат истории?

Врач загадочно улыбался.

— Хотите, я проведу сеанс гипноза, и вы увидите нечто, о чем потом сами будете судить?

Я пожал плечами.

— Ну, что ж, давайте.

В замке снова полыхал огонь. В вышине парили черные драконы. Все ерунда. Мы взяли этот замок, мы его разрушили. Дело житейское, хоть и потеряли многих друзей.

— Ну, как? — улыбаясь спросил врач, стоя со мной рядом на пепелище.

— Неплохо, — сказал я. — Красочно. Это именно то, что я представлял себе, стоя тогда на гребне.

— Вы не представляли. Вы вспоминали.

— Абсурд. Это в лучшем случае сон.

— Сон. Но вряд ли ваш.

— Что вы имеете в виду?

— Вас придумали. Откуда, по-вашему, берутся души? Он плодятся по-своему, как тела. Когда-то кто-то просто придумал вас, а потом вы появились на свет. Для того, кто вас придумал, возможно, это тоже было абсурдом. Но для вас, когда-то это было реальностью. Вам не кажется смешным, что даже допуская возможность переселения душ, люди продолжают верить, что это происходит в одном-единственном мире. Мир — это тоже всего лишь плоть, которую можно менять.

— Действительно? А можно мне еще леденец?

— Если хотите…

— Хочу.

— Пожалуйста.

Мы помолчали. Он какое-то время таращился на драконов.

— Ну, что ж, давайте возвращаться, — сказал он.

— Не знаю, как вы собираетесь это сделать, — заметил я.

— Почему? — удивился он.

— Потому, что в вашем мире я только что получил сердечный приступ, когда проглотил этот леденец.

— Прощайте, — сказал он испуганно и исчез.

Я тихо засмеялся.

Сквозь горький дым сладко разливался пьянящий запах мяты.

25.03.04

ЛЕГЕНДА О БЕЛОМ ТИГРЕ

посвящается Уильяму Блэйку и Редьярду Киплингу

Сквозь тьму и аромат диковинных цветов, растворенный в прохладном меде атласной ночи, движется, подобно призраку или отраженному лунному блеску, пятно света. Оно крадется через притихающие джунгли, воцаряясь над бликами ярких небесных светильников, и стелющиеся перед ним шорохи шепчут тайны, которые некому слушать, и не дано услышать даже слышащему, и оттого они остаются чистыми, ведь узорам Майи не пристать к их бесплотности.

Этот свет властвует над ночью, как Тигр царит над пряными зарослями, стремительный и ленивый, с чарующими глазами янтаря и изумруда, в которых пляшут тень и свет, как в глубине влажных джунглей, запаленных по краешку язычками пламени, отделившимися от великого солнца. В глазах тигра — смертоносная вечность, и бессмертное дерзание, и мудрость мгновения. И холодны как лед эти огненно-золотые омуты.

Люди взирали на свет, блуждающий в чаще, и чуя трепет, угадывали в нем смертоносно-прекрасную вечность, бессмертное вольное дерзанье, и неуловимую мудрость тысячи призрачных мгновений, прикасающуюся к душам бархатными мягкими лапами непостижимой, грациозной необъятности. И люди видели в нем белого тигра, бесстрашное и неподсудное, беспощадное и беззлобное знамение истины.