Аутентичность - [11]

Ахматова молчала, и Стив упрекнул себя за то, что не поступил так раньше.

— Извини, что касаюсь этой темы, друг мой, но, по-моему, ты поступаешь с Линдой по-свински. Если уж рвать отношения, значит рвать. Но нельзя человеку внушать слепые надежды. Или все дело в ее отце? Чувствуешь от него зависимость? Но тогда, друг мой, это вдвойне гадко.

— Анна Андреевна, — пролепетал ошарашенный Стив, — отец Линды тут ни при чем, честное слово.

— Может, тебе неприятно слышать это, друг мой, но я хочу, чтобы тебе было известно, что я думаю про твою Милли. Твоя Милли круглая дура, я сильнее скажу — стоеросовая. Кукла. Пустышка. И ты сам это прекрасно понимаешь. Ладно бы она просто смазливой глупышечкой была, но ведь она еще и на подлость способна. Может быть, ты не знаешь, как она поступила со своей же сестрой? Или если ноги длинные, то все можно прощать? Мне страшно за тебя. Не пей из копытца, козленочком станешь.

— Анна Андреевна…

— Катя, конечно, девушка с приветом, однако из этого не следует, что ей не надо было сегодня позвонить хотя бы. Ты даже ни разу не вспомнил о ней. Только не говори, что она к тебе сама приставала. Ну хорошо, хорошо, в Англию ты ее все равно не возьмешь. И правильно. Стихи она пишет плохие.

— Катя хорошая, — сказал Стив.

— А Арина?

— А при чем тут Арина?

— Хоть бы кто-нибудь из вас объяснил ей, что нельзя рифмовать «утро» и «перламутра». Сто лет назад уже нельзя было. Ладно, делайте что хотите. Мне-то какое дело, действительно. Я, собственно, о Линде… Грустно это все, грустно. Разлюбил, так не притязай больше!.. Нет, он, видите ли, стесняется родинки на ее щеке. Да если бы не ты, она бы не пошла под скальпель.

— Там не скальпель, Анна Андреевна, там другое. Просто у меня есть знакомый косметолог, очень хороший… Вы, может быть, не знаете, операция пошла ей на пользу.

— Ну конечно, ты много знаешь!.. Раньше нас любили такими, какие мы есть…

— И теперь то же самое, Анна Андреевна!

— Пожелать смерти близкому человеку. Да ведь это ж чудовищно, просто чудовищно.

— Не было такого, — сказал Стив.

— Не было? А на пляже в Египте?

— Анна Андреевна! Все было не так. Линда заплыла далеко, я ждал ее на берегу. У меня мелькнуло в голове: вдруг она утонет, вдруг на нее нападет акула. Что делать тогда? Только мелькнуло. Я не пожелал ей смерти. Честное слово, Анна Андреевна.

— Это будешь не мне рассказывать.

— А кому?

Она не ответила.

Стив налил еще себе и нервно выпил.

— И еще попрошу вас, молодой человек… — Она перешла с ним на «вы». — Пожалуйста, перестаньте распространять слухи, что «будка» и «будущее» однокоренные слова.

— Это было давно, Анна Андреевна.

— Не очень давно. Не далее как в прошлом году на конференции по известному поводу вы читали свои переводы, а заодно высказали предположение, что Ахматова комаровскую дачу нарекла «будкой» в честь глагола «будет»…

— Я объясню, как было. Мне тогда показалось, что вы слово «будка» могли бы интерпретировать в стиле Хлебникова, как неологизм, восходящий к слову «будет». Помните, «будетляне» у Хлебникова? Мне показалось, что, произнося «будка», вы должны были вспоминать «будетлян». То есть из глагола «будет» вы как бы производили существительное с уменьшительным суффиксом. «Будка» — это как бы приватный фрагмент будущего, может быть, даже квант будущего, но очень личного, не связанного с большим временем. Если переосмыслить вашу метафору «бег времени», это не «бег», а «шаг». Просто «шажок». «Шажок» в предстоящем. Вот, скажем, сейчас — здесь и сейчас. «Будка» — это микрособытие, понимаете? Так мне тогда представлялось. Теперь я не держусь за эту идею. Она мне давно уже показалась сомнительной.

— Сомнительной? И это вы говорите мне? Не сомнительная, а бредовая!

— Согласен, — охотно покорился Стив.

Помолчали.

— Анна Андреевна, может быть, это лишнее, но я должен сказать вам: я чрезвычайно высоко ценю ваше творчество и просто люблю вас как человека. Это единственная причина, по которой я здесь.

— Знаю, знаю, — пробормотала Ахматова и вдруг повеселела. — Что же получается? Прошлое — это, что ли, прошловка, да?.. Нет, прошивка!.. А настоящее? — Она глухо засмеялась. — Что ли, настойка, да?

Стив тоже засмеялся — принужденно. Странно было, что разговор только о нем. А столько можно было вопросов задать!..

— Прошивка, настойка, будка, — похохатывала Ахматова.

— Анна Андреевна, а вы сейчас пишете?

Смех ее медленно затухал. «Не надо было», — подумал Стив.

Замолчала. Стив слышал ее тяжелое дыхание.

— Только в стол, — тихо сказала Ахматова, настолько тихо, что Стив мог и ослышаться, и добавила еще тише (да так ли сказала?): — Цензура была, а тут еще круче.

Вспомнил! Не рассказать ли ей о цензуре веселое? Как он сам нашел цензурное вмешательство в советское издание «Робинзона Крузо». Он один знает секрет «Робинзона Крузо», вышедшего в Ленинграде в 1955 году, — в область его интересов эта книга попала совершенно случайно. Чем же данное издание отличается от всех английских? А вот чем. О том, что Робинзон делал стул, там сообщается в записи от 12 ноября, тогда как в оригинале он мастерил стул — 7-го. Так в дневнике Робинзона. Еще бы! 7 ноября — священный день, Анна Андреевна знает. А тут стул какой-то. Смешно же, нет? Очень смешно. Стив гордился собой, это он сам обнаружил. Но рассказать Ахматовой не решился. О цензуре Ахматова понимала больше него.