Аун Сан - [37]

Вдруг впереди послышалась громкая музыка. Китайский балаган. Это уже было чистое везение. Значит, эта улица справляла ежегодный фестиваль. Аун Сан незаметно смешался со зрителями и пропал в толпе. Такие праздники продолжаются всю ночь, и до рассвета Аун Сан подремывал, устроившись на циновке неподалеку от сцены.

А с рассветом сел на первый же поезд в Рангун.

Когда Такин Мья вернулся домой, было это к вечеру того же дня, то обнаружил у себя дома гостя. Гость — Аун Сан — вел себя совершенно невыдержанно. Он без умолку смеялся, шутил с родными Такин Мья, показывал им, как вставлять фальшивые зубы, чем привел в полное изумление младшее поколение дома.

И когда после первых слов радости сдержанный Такин Мья начал корить Аун Сана за неосторожность, тот сказал, не сгоняя с лица счастливой улыбки:

— Не могу больше. Просто не могу больше таиться. Не опасности мне страшны и не лишения. Не могу больше быть один, сам по себе, среди чужих лиц, чужих мыслей, чужих голосов. Еще раз такое одиночество, и я, наверно, умру. Потеря моей индивидуальности, моего «я» уж очень напоминает по вкусу смерть. Я себя чувствовал призраком. А эта роль не для меня.

4

Ночью состоялось совещание рангунских такинов. Каждому хотелось узнать новости, узнать, что делать теперь. Партия фактически бездействовала в эти месяцы, растеряв связи, растеряв многих людей, была дезорганизована и расколота сложностью обстановки, интригами, японской и английской пропагандой. Правительство У Со продолжало бесчинствовать, каждый жил в ожидании грядущего ареста, и это ожидание было вполне оправданно. Каждая неделя приносила вести о том, что арестован тот-то и тот-то, разгромлена ячейка. А арестованных на волю не выпускали. До конца войны Англии с Германией. А когда она кончится, война, а как она будет развиваться дальше? Похоже, что конца ей не видно. Аун Сан доложил совещанию, что с японцами достигнута договоренность о практической помощи бирманским революционерам. Японцы согласны помочь оружием, согласны взять на себя обучение будущих командиров бирманской армии. Вот отбор этих курсантов и был главной задачей визита Аун Сана. Ну и, конечно, информации о положении дел.

— Японцы обещают, что вторгаться в Бирму не намерены.

— А им и не вторгнуться, — сказал кто-то из такинов. — Ты, Такин Аун Сан, отстал от жизни здесь и не представляешь, как сильны сейчас англичане. Полностью контролируют любую мысль в Бирме, любое собрание. Может, среди нас сейчас сидит их агент.

— Значит ли это, что они контролируют и твои мысли?

— Я не хотел этого сказать. Да и ты знаешь меня уже пять лет. Неужели я давал право заподозрить меня в измене?

— Но теперь ты даешь мне повод заподозрить тебя в трусости. А иногда это хуже измены. Если у некоторых из нас последние месяцы были каникулами — это плохо. Мы теряем связь с народом, теряем доверие его… Этого нам никто ие простит. Пришла пора работать. Причем работать быстро, день и ночь, не обращая внимания на ищеек У Со и англичан. Или мы не сможем сделать того, что считаем целью нашей жизни. Необходимо возродить национальный фронт, связаться с теми, кто в тюрьмах, с профсоюзами, крестьянами. Мы должны готовиться к настоящим боям, а они уже на пороге.

— Скоро война с японцами?

— Не знаю, но по тому, что я видел там, — скоро. То, что они делают, направлено к войне. Они предпочли бы разделаться с Советским Союзом, но полагают, что Азия более легкий кусок.

— Ты так говоришь о японцах, будто они не наши друзья.

— Нет, они не друзья. И я хочу, чтобы вы поняли это. Я это понял не сразу и жалею об этом. Но дело сделано. Мы договорились с ними, а теперь должны извлечь максимум выгоды из этого договора.

На совещании была выбрана секретная комиссия по отбору кандидатов на поездку в Японию. Рассчитывали набрать человек двадцать-тридцать. В основном среди студентов, членов официально распущенных, но фактически еще кое-где существующих дружин «Добама», партийной молодежи.

Утром следующего дня Аун Сан проснулся рано. И пока просыпался, нежился в знакомых и приятных звуках и запахах бирманского дома.

— Есть ли в этом доме кто-нибудь, кто может накормить несчастного странника куриным карри? — закричал он, пробегая с полотенцем к тазу умыться.

Такин Мья уже встал и читал газеты.

— Из Сингапура сообщают, что, возможно, на японском пароходе в Бирму проник известный террорист Такин Аун Сан. Это о тебе?

— Может, и обо мне. А все-таки как насчет карри?

— Сейчас пошлю кого-нибудь в индийский ресторан.

Вышел заспанный, невыспавшийся Такин Хла Пе.

— Не могу поверить, что Ко Аун Сан снова здесь, снова с нами.

— Не верь. Это мой дух, это нат Ко Аун Сана, убитого подлым Ксавьером.

Ксавьер, один из самых опасных полицейских Бирмы, был известен всем такинам.

Принесли карри. Карри было так себе. Другие такины предпочли обойтись супом-мохингой. Аун Сан ел так, что гора риса на блюде таяла нa глазах.

— Вы и представить не можете, как дома все хорошо. Вот побываете в Японии, сами поймете.

И опять, как заговорит о Японии, за веселыми словами печаль и неуверенность в глазах. Но никто не замечает этого. Аун Сан вернулся, жизнь продолжается.