Аун Сан - [35]

— В Иокогаме пересядете на токийский поезд. Билеты у вас есть, и в Токио встретите полковника Судзуки. Он будет ждать вас на вокзале, — сказал на прощание представитель Кемпетаи.

Путешествие прошло благополучно, если не считать маленького инцидента на иокогамском аэродроме, где такинов опять задержали. Но Аун Сан сказал, что они едут в Токио к полковнику Судзуки, и дал полицейским телефон полковника. Тe проверили, и после короткого разговора угрожающий тон допроса резко изменился. Один из полицейских проводил такинов до поезда и сказал улыбнувшись:

— Мы уж решили, что вы грязные корейцы.

В Токио такинов ожидал сюрприз. Их встретил старый знакомый, секретарь общества Японо-Бирманской дружбы господин Минами. Был он в военной форме и представился полковником Кеджи Судзуки.

А в остальном Минами не изменился. Больше того, военная форма шла ему куда больше, чем штатский костюм или бирманские лоунджи, в которых был Минами, когда Аун Сан беседовал с ним в Рангуне меньше чем полгода назад.

Сначала Судзуки поместил такинов в гостиницу, потом перевез к себе домой. Японцы хотели произвести наилучшее впечатление на такинов и в то же время не выпускать их ни на минуту из-под наблюдения.

Судзуки не докладывал командованию, что настроение такинов оставляет желать лучшего. Аун Сан не хочет идти на сближение и откровенно признается, что собирался связаться с китайскими коммунистами или пробраться в коммунистическую Россию. Судзуки не докладывал всего начальству, потому что боялся провала своего плана сотрудничества с «Блоком свободы» и с такинами. Он понимал, что ставка на такинов единственно правильна для Японии. Генштаб же продолжал лелеять надежду на связь с У Со. Но У Со получил от англичан пост премьера колонии и моментально забыл о недавней дружбе с японцами.

Впоследствии Аун Сан признавался, что Япония и японцы на первых порах ему понравились. Такинов вежливо и дружелюбно встречали, давали в их честь завтраки и обеды. Такины ездили в деревню, разговаривали с крестьянами, побывали на заводе, и трудолюбие японцев, их гостеприимство, высокая техника и умение работать — все произвело на них впечатление.

Но параллельно с этим с каждым днем такины все больше понимали, что существует и другая Япония — милитаристское, фашистское государство, черты которого проявлялись все сильнее, все больше заслоняя собой традиционную Японию чайных домиков и изящных пагод. Да и некоторые черты тогдашней Японии, не связанные непосредственно с милитаризмом, претили бирманским революционерам.

Было это на третий день после приезда в Токио. Такины устроились в гостинице, и к ним с визитом пожаловал Судзуки.

— Все ли в порядке? Всем ли довольны гости?

— Все в порядке.

— Теперь осталось только… — Полковник нажал кнопку звонка.

Вошла молоденькая горничная. Судзуки задал ей какой-то вопрос. Девушка ответила, низко поклонившись.

— Хорошо. Иди. Вот видите, с этим вопросом улажено. Вечерком вам пришлют женщин.

— Вы с этой девушкой договаривались?.. — Аун Сан был вне себя от удивления и возмущения. — Ведь она совсем ребенок. У нас в стране никому и в голову не пришло бы осмелиться поднять такой грязный вопрос перед девушкой.

— Не надо изображать из себя святых. Вы же будете мыться каждый день. Для этого есть ванна. А для любви есть публичный дом. Не будьте идеалистами.

— Никаких женщин нам не надо.

— Жалко. Вы себя наказываете. — Полковник был явно расстроен.

Японская разведка искала путей, чтобы покрепче держать в руках такинов. Чем меньше было слабостей у них, тем хуже для разведки.

И еще был эпизод.

Однажды Судзуки предался воспоминаниям о своей военной карьере. Рассказывал о том, как был в России во время гражданской войны, побывал во Владивостоке.

— В одной деревне под городом пропал без вести наш солдат. Ну, конечно, его убили русские. Приехал я в эту деревню с приказом сжечь ее. Вижу: почти все успели сбежать в лес. Только в двух избах, изба — это русский дом, остались женщины с детьми. Ну мы их загнали в избы и подожгли. Неплохой получился факел.

— Детей? Живьем?

— Не просто детей, а детей коммунистов. Из них бы выросли наши враги. На войне не приходится проявлять жалость. Тем более идет великая борьба между белой и желтой расой. Китай и Корея — только репетиция. Главная война для нас — с Россией и Америкой. Вот вы будете уничтожать англичан. Неужели вы оставите в живых и женщин и детей? Никогда в это не поверю.

— И сделаете большую ошибку. Мы не расисты и не убийцы.

Аун Сан вышел из комнаты.

— Ну и попали мы в историю, — сказал присоединившийся к нему Хла Мьяин.

— Все-таки я не верю, что все они такие звери.

— Но с одним из них приходится работать. Может, откажемся от всего?

— И попадем в японскую тюрьму без пользы для дела? Нет. Мы выполняем решение ЦК, на нас надеются товарищи в Бирме. Мы приехали сюда получить оружие, и мы его получим. Мы приехали договориться о помощи в нашем деле. И мы ее добьемся. Но слугами Судзуки мы не станем.

Отношения между Судзуки и такинами изменились к худшему. Японец уже склонялся к мысли о том, чтобы отказаться от сотрудничества с ними, но в это время генштаб императорской армии принял решение о поддержке плана полковника Судзуки. Операция называлась «Минами Кикан», и Судзуки назначили руководителем бирманского отдела.