Аттракцион любви - [77]

Даниэль поступил очень благоразумно, заранее забронировав номера в гостинице. Сейчас было бы немыслимо найти в Лондоне свободные номера в отелях. Многие за несколько дней до начала церемонии застолбили места вдоль улицы, по которой должна была проходить процессия и откуда лучше всего можно увидеть королеву.

День юбилея выдался теплым и ослепительно солнечным. В разных местах города оборудовали специальные места для прессы и операторов, снимавших на камеру праздничные мероприятия. Джим с Сэмом установили камеру со штативом на Молле, а Даниэль с Лизетт устроились на ступенях собора Святого Павла, где должна была состояться торжественная служба в честь королевы. Задача Лизетт и Сэма – вовремя подавать новые бобины с пленкой для перезарядки камеры.

У собора Святого Павла толпилась масса ликующего народа, который начал приветствовать процессию задолго до ее появления. Раздались победные звуки оркестров, затем появились военные полки в роскошной форме со сверкающими на солнце медными латами, перьями и шлемами, высокими шапками из медвежьего меха и пестрыми тюрбанами. Все это бурлило и сверкало. Военные полки представляли все уголки необъятной британской империи, охватывающей четверть территории земного шара – от родной Англии до самых удаленных от нее колоний. Даниэль непрерывно крутил ручку камеры, сожалея, что еще не изобретена цветная пленка.

Вскоре ликующие голоса слились в восторженный рев: в центре процессии во всем величии и блеске показалась открытая карета, в которой сидела маленькая старушка. Она держала в руках черно-белый зонтик, прикрывая им лицо от солнечных лучей. Это была королева Виктория.

– Какая она маленькая и пухленькая! – воскликнула Лизетт.

Здоровье королевы не позволяло ей подняться по ступеням собора. На них стояли певчие в белых рясах. Служба проходила на открытом воздухе, и королева не покидала карету. Когда служба окончилась, королевская карета снова тронулась, и монаршая особа, помахивая маленькой ручкой в белой перчатке, с улыбкой смотрела на ликующую толпу.

Даниэль остался доволен тем, что ему удалось заснять в этот неповторимый день.

– Это история! – торжественно провозгласил он. – Навеки запечатленная на пленке.

Он в тот же день возвращался домой с Джимом и Сэмом, а Лизетт ненадолго задержалась в Лондоне у Джоанны.

Из отеля она отправила багаж на адрес Джоанны, и в руках у нее была только дамская сумочка. Ей удалось проехать на конке большую часть пути, но из-за огромного скопления народа конка так часто останавливалась, что она, в конце концов, не выдержала и оставшийся путь решила идти пешком. Джоанна жила в большом особняке с террасой в георгианском стиле. Не успела она позвонить в колокольчик, как дверь открыла сама Джоанна, радостно приветствуя подругу.

– Я уже все глаза проглядела, моя дорогая Лизетт! Добро пожаловать в мой дом!

Они сердечно обнялись. Без умолку болтая, Джоанна сняла с Лизетт пальто и шляпу и сложила на кресло.

– Удалось Даниэлю сделать кадры с королевой? – спросила она. – Я наблюдала за процессией с балкона в доме подруги. Он стоит прямо на той улице, где проезжала королева. Кажется, Лондон такого еще не видел.

Джоанна провела ее в просторную гостиную. Ничего подобного Лизетт никогда в жизни не видела. Диваны и кресла были обиты шелками и парчой роскошных цветов – от малинового до пурпурного и фиолетового и расшиты золотом и серебром. Повсюду были раскиданы большие подушки из мягкого бархата с золотым шитьем, а пол покрывали роскошные персидские ковры. На окнах висели шелковые шторы в фиолетово-бордовых тонах, а на стенах оливкового цвета – не менее дюжины гигантских живописных полотен. Огромный камин с обеих сторон украшали фигуры кариатид, служившие опорой для массивной мраморной каминной полки, над которой высилось огромное зеркало в золоченой раме.

– Потрясающее великолепие! Какая экзотика! – воскликнула Лизетт, ошеломленная интерьером, стараясь охватить взором все детали этой сокровищницы цвета и роскоши. – Я в полном восторге! Остальные комнаты в таком же духе?

– Нет! Этот интерьер декорирован специально по моему заказу. Моя матушка, увидев такие «хоромы», чуть не упала в обморок.

– Да, думаю, ей по душе было бы что-то в другом стиле. А картины на стенах – твои работы?

Лизетт уже собралась внимательнее их рассмотреть, но Джоанна удержала ее.

– Еще успеешь налюбоваться. Я покажу другие мои работы – в мастерской наверху. А сейчас выпьем шампанского – за здоровье ее величества. Кажется, я говорила, что держу двух служанок и повара, но сегодня всех отпустила, чтобы они повеселились, посмотрели на праздничный Лондон в такой торжественный день.

На низком столике уже стояли два бокала, а в ведерке со льдом охлаждалась бутылка шампанского. Джоанна лихо ее откупорила.

– Я, конечно, догадывалась, что ты живешь не в лачуге, – сказала Лизетт, когда они расположились в креслах, – но этот дворец, слуги… Да, я вижу, ты поскромничала, описывая в письмах свою жизнь.

Джоанна, покачав головой, наполнила бокалы шампанским.

– Знаешь, я бы рада похвастаться, что мои картины раскупают, когда на холсте еще не высохли краски, но это, к сожалению, далеко не так. – Она подняла бровь. – Я думала, ты знаешь, что мой отец оплачивает аренду дома, жалованье прислуги и прочие расходы. – Джоанна хитро подмигнула. – Он и моя мать считают, что этот дом в Блумсбери – обитель греха, а я сама, как они выражаются, путаюсь со всяким «артистическим сбродом», о котором они не желают ничего слышать. Но я тебе так скажу, моя милая Лизетт: как бы то ни было, у меня есть неплохой дом, и это самое главное. – Она протянула бокал Лизетт и села напротив. – В общем, мои дорогие родители ничего не смыслят в моей богемной жизни.