Аттила - [34]

Единственной достопримечательностью дворца являлась каменная башня, окружённая рвом, попасть в которую можно было лишь через подъёмный мост. Там Аэций спал и, когда он удалялся на покой, мост поднимался и оставался в таком положении, пока Аэций не приказывал опустить его. Как и все диктаторы, Аэций предпочитал отдыхать под надёжной охраной.

Несмотря на все недостатки, дворец в полной мере отвечал нуждам его хозяина. Большинство гостей прибывало туда по делам. Их препровождали в маленький зал, где восседал диктатор. Решение вопроса не занимало много времени. Аэций пытался принять всех, кто приходил к нему, чем завоевал любовь простого люда, который терпеть не мог заносчивости патрициев.

И гость, посетивший Аэция в этом спартанском дворце, увидевший многочисленные шкафы, заполненные бумагами, снующих во все стороны секретарей, склонившихся над пергаментами писцов, не мог не отметить, что Аэций здесь не просто живёт, но работает. А те, кто узнавали его поближе, приходили к выводу, что действует он не по наитию, а на основе кропотливо собираемых сведений. И верил он в торжество здравого смысла, а не в божественные учения того времени. Перед тем, как выйти на битву, он, разумеется, консультировался с авгурами, но решения принимал на основе информации, полученной от многочисленных разведчиков, вместо того, чтобы следовать заключениям, сделанным по пульсирующим внутренностям только что забитых животных.

И наступил день, памятный лишь для раба, впервые прибывшего в Рим и увидевшего великолепные мраморные дворцы и роскошные публичные здания. Во второй половине того же дня Аэций провожал гостя до самой тропинки. Высокого роста, средних лет, гость немного сутулился, а глаза его подмечали всё, что происходило вокруг.

— Микка, — говорил диктатор Рима шёпотом, ибо слова его предназначались только гостю, — ты привёз мне столько нужных мне сведений, за что я тебе очень благодарен. Возвращайся вновь, после того, как побываешь в Константинополе и… у этого хвастуна и громилы, который ещё доставит нам немало хлопот. Твоя информация очень важна для меня. А по пути загляни в Равенну, и выясни, что на уме у этой старухи, которая постоянна только в одном — своей ненависти ко мне.

— Ту, о ком ты говоришь, нетрудно понять, о великий Аэций, — ответил торговец. — Если ты по-прежнему будешь называть её так, она никогда не изменит своего отношения к тебе, — и добавил уже громко, для всех. — Позволь поблагодарить за то, что ты счёл возможным купить мои товары. Надеюсь и в дальнейшем услужить тебе.

Vocator, в обязанности которого входило собирать сведения о всех визитёрах и заранее сообщать Аэцию их имена и занятия, чтобы диктатор Рима мог приветствовать их как старых знакомых, поджидал Аэция у дверей, когда тот вернулся, проводив Микку.

— Привезли нового раба. Купленного у Тригетия. Сын богатого землевладельца из Альфельда. Отец недавно умер..

— А, тот самый, — Аэций любил, чтобы ему докладывали всё, до малейших подробностей, и лично беседовл с каждым новым рабом. — Кто ещё хочет встретиться со мной?

Vocator сверился со своим списком. Аудиенции ожидало около двадцати человек. Важных персон не было, и Аэций решил, что они могут подождать, пока он взглянет на раба.

Встреча с Аэцием поразила Николана. Он увидел перед собой красавца, с высоким лбом, прямым носом, проницательным взглядом. А несколько секунд спустя он отметил печать суровости, лежащую на лице диктатора Рима. Тот никогда не улыбался, а если говорил, то ледяным тоном.

Аэций прочитал записку, которую подал ему vocator.

— Тут указано, — говорил Аэций, не поднимая глаз, — что ты умеешь читать и писать.

— Умею, господин мой Аэций, — ответил Николан.

— Ты что-нибудь знаешь о новой форме записи?

— Я обучен стенографии.

— Кто учил тебя?

Николан помялся.

— Священник. Очень учёный человек, который приехал с одного острова на западе и прочитал о стенографии в книге.

— Как я понимаю, миссионер. Первый из тех, о которых я слышал, принёсший хоть какую-то пользу. Хорошо, что ты умеешь стенографировать. У меня есть несколько человек, обученных этому, но не столь много, как мне хотелось бы. Тебя привезли с плоскогорья у Дуная. Ты когда-нибудь видел императора гуннов?

— Нет, господин мой Аэций.

— А предателя, который правит теперь твоей страной? Нынче он называет себя Ванний.

— Лишь однажды, господин мой. В то утро, когда он убил моего отца и продал мою мать и меня работорговцу.

— И какого ты о нём мнения?

— Он жестокий и невежественный тиран. Если он не умрёт раньше, придёт день, когда я его задушу.

Аэций вернул записку своему слуге и обратился к Николану, не поворачиваясь к нему.

— Я задал тебе вопрос, чтобы понять, хватит ли тебе глупости ответить на него. Ты должен с самого начала понять, что у раба мнения быть не может, — и добавил будничным тоном, посмотрев на слугу. — На первый раз он легко отделался. Пять ударов кнута. Уведи его.

— На какую его определить работу? — спросил vocator.

— Когда он оправится, к писцам.

— В какой класс?

— В самый низший, — распорядился Аэций. — Этому рабу надобно научиться смирению.

Нежась в лучах солнца, греющих его иссечённую спину, Николан с удивлением обнаружил, что практически все его воспоминания о жизни в низшем классе рабской иерархии при дворе Аэций связаны, за исключением нескольких жутких эпизодов, с едой. Его постоянно мучил голод. Кормили рабов дважды день. Утром давали какое-то подобие каши из разваренной пшеницы, которая насыщала, но не отличалась изысканным вкусом. Во второй половине дня трапеза состояла из толстого ломтя хлеба с мясными обрезками или кусочком козьего сыра и кружки кислого вина.