Аттила - [32]

Николан попытался утешить его, заметив, что у богатых римлян, что покупают рабов в Равенне, наверняка есть дома и в Риме. Так что ему не стоит терять надежду: он ещё мог попасть в столицу империи.

— Я уже подумал об этом, — вздохнул Сарий. — Но это слабое утешение.

На следующий день рабам-мужчинам, спавшим во дворе харчевни за городскими стенами, приказали раздеться догола. Затем по очереди они опускали обе ноги в ведро с белой краской. После чего сидели на влажных от росы булыжниках мостовой, положив ноги на деревяшки, давая краске подсохнуть.

Николан спросил своего соседа, что означает сия процедура.

Белые ноги, — пояснил он, — свидетельство того, что мы — варвары, впервые ступающие на территорию их империи. И покупатели, что будут оглядывать нас со всех сторон, совать пальцы в рот и тыкать в живот, поймут это безо всяких вопросов.

— Нас будут продавать голыми?

Его собеседник кивнул.

— Они хотят видеть, что покупают.

— А женщин?

— И они будут, в чём мать родила. Потому-то на невольничьем рынке полно народу. Многие приходят сюда каждый день. У большинства за душой нет и ломаного гроша, но зато есть возможность вдоволь наглядеться на обнажённых девушек.

Николана охватила злость. Он спрашивал себя, неужели и его матери придётся пройти через это унижение. Он не сомневался, что она умрёт от стыда, если её заставят выйти на люди голой. Он посмотрел на свои закованные в цепи руки. Неужели он ничего не мог с этим поделать? Он обратился к охраннику и попросил того позвать Тригетия.

Охранник рассмеялся и взмахнул хлыстом.

— Позвать хозяина? Глупый раб, я исполосую тебя хлыстом, если ты раскроешь рот.

Невольничий рынок представлял собой круглую площадку со скамьями высотой в два фута, тянущимися по периметру. Тригетий арендовал половину скамей. Николан стоял на в секторе, отведённом мужчинам и не решался взглянуть в сторону женщин. Табличка с ценой была прилеплена к его животу, но, в отличие от остальных, он не пожелал наклониться и посмотреть, в какую сумму оценил его торговец. Он же высоко поднял голову, не отрывая глаз от синего неба.

Покупатели и зеваки ходили вдоль скамей. Больше всего народу толпилось у рабов Тригетия и разговоры только и шли о том, каких он привёз здоровых мужчин и грудастых женщин. Иногда кто-то из покупателей подходил вплотную и щупал бицепс Николана.

— Тебя никогда не продадут, — прошептал мужчина, стоящий рядом с ним. — Ты не стоишь тех денег, что просят за тебя. Ты кто, сын немецкого короля или сарматийского барона?

— А какую цену назначила за Сария? — спросил в свою очередь Николан.

Этот несчастный стоял с краю и по бледности его щёк чувствовалось, что он не ждёт от грядущего ничего хорошего.

— Низкую, — ответил мужчина. — Его купят одним из первых.

Мужчина не ошибся. Старик-римлянин с крючковатым носом остановился перед Сарием и щёлкнул пальцами, показывая, что берёт этого раба. Бледного, как полотно, Сария, ещё не верящего в случившееся, столкнули со скамьи, и он рухнул у ног своего нового хозяина.

Несколько минут спустя к Николану подошёл охранник.

— Слезай, — скомандовал он.

— Меня купили? — спросил Николан.

— Ты слышал, что я сказал? — гаркнул охранник. — Слезай со скамьи. Да, тебя купили. Не знаю, почему. Мне представляется, что ты издохнешь, не проработав и дня.

Николан набрался храбрости и посмотрел на женщин. Их ряд заметно поредел. Его матери среди оставшихся не было.

Он облегчённо вздохнул. Наверное Тригетий, из уважения к матери, не стал выставлять её на невольничий рынок, а решил отвезти в Рим. Но мысль эта тут же уступила место другой, более реальной. Скорее всего, покупатель на его мать нашёлся сразу и уже увёл её с собой.

Может, оно и к лучшему, подумал Николан. Всё равно он ничего не мог для неё сделать, как бы страстно этого не хотел. Не было рядом человека, к которому он мог обратиться за помощью. Его ввергли в мир, где цари побеждённых становились рабами победителей, а герои гибли под ударами кнута надсмотрщиков. Если они были бессильны, что же ожидали от него? Да, он мог выхватит меч у высокого негра-распорядителя, что стоял посреди невольничьего рынка, и отбиваться, пока его не убьют. Но самоубийство сына ничем не облегчило бы участь матери.

— Следуй за мной, — скомандовал охранник.

Николана отвели в подземную комнату, где купленные рабы ожидали, пока за ними придут хозяева. Несколько минут спустя к нему подошёл Тригетий, присел рядом.

— Я получил за тебя хорошие деньги, — он удовлетворённо кивнул. — Тебя продали Аэцию.

Николан изумлённо вскинул глаза на работорговца. Аэций правил Римом. Смерть Бонифаче, единственного его соперника, восемь лет тому назад открыла путь наверх честолюбивому римлянину, который провёл молодость при дворе правителя гуннов, а затем стал одним из лучших полководцев империи. Несмотря на враждебность Плачиды, матери слабовольного императора, Аэций полностью контролировал Рим и провинции.

Работорговец вновь кивнул.

— Для тебя это великий шанс. Поскольку ты умеешь читать и писать, ты сможешь выдвинуться на его службе. Аэций — величайший человек этого мира, не считая, разумеется, того монстра, чьи владения мы недавно покинули. Я продал ему много рабов, так что хорошо его знаю. Он полагается на моё суждение, и моей рекомендации вполне хватило для того, чтобы его представитель отсчитал за тебя требуемую сумму.