Аттила - [20]

Молодая мать, став как раз перед конем повелителя, опустилась на колени и положила ребенка на землю. Конь остановился и, стоя на месте, нетерпеливо рыл копытами землю. Аттила молча кивнул женщине головой. Тогда только она подняла ребенка, поцеловала его, встала и, низко поклонившись, возвратилась с ребенком в дом.

— Что это значит? — допытывался патриций.

— Кто эта красивая женщина? — спросил Ромул, глядя ей вслед.

— Гречанка из Малой Азии, — объяснял Эдико. — Господин признал этого ребенка своим. В противном случае мать вместе с ребенком погибли бы под копытами коней.

— Как прекрасна!.. — повторял Примут и хотел было обернуться, чтобы еще раз посмотреть ей вслед.

Эдико дружески удержал его рукой:

— Не оборачивайся, друг! — сказал он, — это не безопасно…

Вот у деревянного забора следующего дома, также в сопровождении многочисленных рабов и рабынь, появилась старая женщина в гуннской одежде, сплошь увешанной римскими золотыми монетами. Подойдя к повелителю с правой стороны, она поднесла ему на прекрасном серебряном блюде изящной коринской работы тонко нарезанные ломти сырого мяса, сильно приправленного луком. Благосклонно кивнув ей головой, господин пальцами взял с блюда и съел несколько ломтей. С низким поклоном старуха отошла, а Аттила поехал дальше. До сих пор он не сказал еще ни слова.

— Это выходила Тцаста, супруга Хельхала, самого близкого человека к повелителю, — сказал Эдико. — Видите там высокого старика на белом коне. Он едет как раз позади господина. Из всех гуннских знатных женщин только ей предоставлено право приветствовать таким образом повелителя при его въездах, поднося ему национальное, священное гуннское блюдо: сырую конину с сырым луком.

Глава IV

Вот Аттила проворно и ловко, как юноша, спрыгнул с не оседланного коня. Но спрыгнул он не на землю: один из славянских князей, на долю которого выпала на этот раз такая высокая честь, склонился пред ним на колени, подставив ему под ноги свою спину.

Большая толпа народа — женщин и мужчин устремилась теперь прямо к повелителю. Тут были и германцы, и славяне, и финны, и гунны, даже римляне и греки, все они громко кричали каждый на своем языке, перебивая друг друга и с мольбой протягивая к нему руки, один просил выслушать, другой — помочь, третий — защитить.

Аттила стоял неподвижно. Выражение лица его было серьезно. Взоры всех были устремлены только на него. Но вот стража, тесной стеной окружавшая его со всех сторон, по его мановению расступилась, чтобы пропустить просителей.

Просители, предварительно обезоруженные и обысканные, подходя к повелителю по одному, повергались пред ним на землю, целовали его голые ноги (так как и он, по гуннскому обычаю, не носил обуви) и приносили ему свои просьбы и жалобы. Дела он решал по большей части тут же, на месте, произнося свои заключения на гуннском языке. Очень многие уходили от него с ликованием, громко выражая ему свою благодарность.

В это время к повелителю приблизился один из гуннских вождей в богатой одежде. Стража почтительно приветствовала его. Он низко поклонился Аттиле и сказал: «Господин, прости, что твой раб обращается к тебе с просьбой».

— Ах, это ты мой верный Чендрул! Ты растоптал для меня копытами коней своих целый народ амильцуров. Для тебя я сделаю все, чего бы ты не пожелал.

— На охоте я слышал, что ты можешь того громадного буйвола, который попал в капкан…

— Из любви к тебе я охотно сделаю это в поучение моим подданным. Приведите исполина болот, а ты, оруженосец, принеси мою секиру, которая всех тяжелее!

Народ, теснившийся вокруг, боязливо отхлынул в сторону: тридцать охотников стащили с повозки страшное чудовище, громадного буйвола, ноги которого были спутаны канатами, так что он, подгоняемый ударами гуннских бичей, с трудом мог двинуться вперед. На мощную голову его был накинут кожаный мешок с отверстиями для двух громадных рогов, которые далеко раскинулись по сторонам. На каждом роге висело по нескольку человек гуннов, тащивших плененного царя лесов… Вдруг измученный зверь нагнул свою мощную шею с густой, косматой, щетинистой гривой, страшно заревел и, взмахнув головой, с такой силой сбросил своих мучителей, что они, взлетев на воздух, упали далеко по сторонам его.

Но уже через минуту на рогах его повисло еще больше гуннов. Зверь снова заревел, но на этот раз как-то глухо, жалобно.

— Стойте! — приказал Аттила. — Пустите его! Снимите канаты! Отойдите все!

Буйвол, как бы удивясь неожиданному освобождению, на мгновение остановился, протянув голову.

Аттила подошел к нему с левой стороны. В его руках, будто молния, блеснула секира. В то же мгновение голова зверя в мешке, отделенная от туловища, покатилась по земле. Кровь хлынула широкой струёй, далеко обрызгав окружающих. В то же время с глухим шумом рухнуло громадное обезглавленное туловище.

Оглушительным воем встретили гунны подвиг своего повелителя. Среди этого воя с трудом можно было разобрать отдельные слова: «Аттила! Отец, великий отец, повелитель мира! Слава Аттиле!»

— Да, слава тебе, Аттила, — воскликнул князь, опустившись пред ним на колени, — нет на земле равного тебе.