Аттила - [22]

Глава VI

— Ты знаешь, — начал Аттила, — после смерти отца… Ужасно было видеть, как он плавал в своей крови…

— Да! И эта женщина… — прервал его Хельхал, содрогнувшись.

— Замолчи! — воскликнул Аттила. — Если только об этом узнают гунны…

Но старик, охваченный тайным ужасом, не слыхал слов господина:

— Женщина с ножом в руках! Старая сарматская ведьма! Как она размахивала этим ножом над головой! С острия ножа капали капли его крови прямо на ее растрепанные седые волосы. А она кричала: «Он распял моего внука, ни в чем неповинного. И вот старая бабка отомстила за внука!» — С этими словами она вонзила нож себе в горло. — Да, старуха умертвила Мундцукка, повелителя гуннов, моего господина! — Хельхал застонал.

— Замолчи! говорю тебе.

— Да ведь гунны это знают!.. Хоть вы с братом и велели умертвить всех, которые это видели. А тут было сорок человек мужчин, двенадцать женщин и с полдюжины детей. Но многие из этих свидетелей, прежде чем быть убитыми, с проклятиями на устах рассказывали своим палачам, за что они обречены на смерть. А палачи рассказали это другим. И я это узнал, когда возвратился из похода на яцигов.

— Это не хорошо. Жаль, что гунны это знают. Они слепо и упорно верят в предрассудок, связанный с подобным злодеянием.

Старик открыл лицо, опустив свои худые, костлявые руки, и, взглянув в упор на господина, сказал: — Это — не предрассудок. Это — истина.

Аттила пожал плечами.

— Не сомневайся в этом! — предостерегал его старик, грозя пальцем. — И не разрушай верований народа! Ты сам, как я с сокрушением замечаю, почти не держишься старых отцовских верований.

— Это не правда. Я верую в бога войны, бога мести, который вручил мне свой меч. Я верю предсказаниям наших жрецов, гадающих по дымящейся крови пленников. В особенности, — прибавил он, усмехнувшись — если они предвещают мне счастье и победу.

— То есть, — с неудовольствием заметил старик, — из всего, что завещано нам отцами, ты веруешь только тому, что тебе кажется пригодным. Берегись! Боги не позволяют смеяться над собой. Берегись, господин!

— Ты грозишь. Хотя гневом богов, но ты грозишь, — спокойно и лишь слегка приподняв голову сказал Аттила. — Ты не знаешь, с кем говоришь, старик.

— Нет, знаю. Я говорю с Аттилой, пред которым трепещет мир, но не боги и не Хельхал. Хельхал впервые посадил тебя на маленькую лошадку, научил тебя держаться пальчиками за гриву и сжимать руку в кулачок. Он бегал взапуски с лошадкой (то была белая лошадка), и когда как-то раз мальчик упал с лошадки, он подхватил его вот на эти самые руки. Нет, пока Хельхал жив, он будет говорить тебе правду.

— И ты знаешь, что я люблю, когда мне говорят правду.

— Часто, по большей части, но не всегда. Мысли твои — что плохо прирученный степной волк. Великодушие твое — слабо привязанный намордник. Вдруг хищный зверь его сбросит и…

— Да, да, — прошептал Аттила, — врожденную дикость трудно уничтожить. Но будь справедлив, старик. Посмотри, тысячи народов покорны мне. Трудно перечислить богов, в которых они веруют: Христос, Иехова, Вотан, Юпитер, Црнбог… Гунн, христианин, иудей, германец, римлянин, венд — каждый клянется, что его бог есть истинный бог. Христианин скорее позволит себя изрубить в куски, чем согласится принести жертву какому-нибудь другому богу. Что же делать мне, главе всех этих народов? Веровать ли мне во всех ихних богов, из которых один исключает другого, или совсем не веровать ни в одного?..

Хельхал ужаснулся.

— Или мне выбирать то, что мне больше всего нравится, чему я могу верить без лицемерия, без самообольщения?.. Я так и делаю. Прежде всего я верю в самого себя и в свою звезду, и затем также и в того, кто посла меня управлять народами: в бога мести и войны.

Глава VII

Старик успокоился. С восторгом смотря на господина, он воскликнул: — А твои гунны и Хельхал верят в тебя больше, чем ты сам. Больше, увы, больше, чем в благочестивые наставления отцов! — То, о чем мы только что говорили, как раз это подтверждает.

— Что ты хочешь сказать?

— Ведь ты знаешь, — тут старик понизил голос, хотя подслушивать было некому, — что от трупа человека, убитого женщиной, несчастие и гибель распространяются на всех окружающих. Как от чумы бежит гунн от убитых женщиной. И ты знаешь также, что, по древнему народному верованию, проклятие тяготеет не только на самом убитом, но и на его сыновьях! И несмотря на то, гунны верят в тебя и в твое неизменное счастье.

Слегка вздрогнув, как от холода, Аттила плотнее закутался в свой широкий плащ.

— Проклятие уже коснулось одного сына! — сказал он. — Неужели оно коснется и другого? — О, нет! — И одного вполне достаточно для такого глупого суеверия. Он попытался улыбнуться.

— Берегись, Аттила! Не раздражай богов! Чтобы и на тебе не исполнилось того же.

— Нет, уж если чему верить, так я скорее поверю предсказанию жреца. Недавно, принося в жертву пленных боранских князей и глядя на их трепещущие печени, жрец сказал мне: «Тебя Аттила, не ранит ни железо, ни камень, ни дерево. Ни нож, ни копье, ни стрела, ни секира, ни палица. В своей опочивальне, на ложе умрешь ты в нежных объятиях прекрасной женщины».