Аттестат зрелости - [5]

Заставил греться у огня.

— В любое время гостю рады…

Но нынче кстати ты, Расул,

Поскольку завтра женим брата —

На свадьбе будет весь аул.

Что нового в Цада, ответь мне?

Как твой отец, здоров ли он?..

Читал стихи твои в газете

И от души был восхищен.

Они сейчас в избе-читальне

У одноклассницы одной

Шахри… —

Я вздрогнул, будто в тайну

Мою залез он, как в окно.

Омар осекся на полслове:

— С дороги ты устал, поди?

Давно постель я приготовил,

Да заболтал тебя, прости.

— Спасибо… —

Я вздохнул устало, —

Мой друг, постель мне не нужна,

Я сплю в объятьях сеновала,

Меня баюкает луна.

На плоской крыше в свежем сене

Я затаился и умолк.

Но от любовного волненья

Заснуть ни капельки не смог.

А, впрочем, я и не пытался…

Ну, разве можно спать в горах?

Передо мною простирался

Ночной таинственный Ахвах.

Вон где-то светится окошко…

Быть может, там сейчас Шахри

Играет тихо на гармошке

Или с подругой говорит.

— Моя голубка дорогая,

Взмахни навстречу мне крылом, —

Шептал я, слезы вытирая,

Пока совсем не рассвело.

Тогда я слез с прохладной крыши

И к роднику пошел…

Зачем?..

В надежде, что Шахри увижу

С кувшином полным на плече.

Уже в луга погнали стадо,

Как улей загудел аул.

И смех девичий где-то рядом

Меня к реальности вернул.

Нет, не она…

Побрел я вяло

К избе-читальне напрямик.

(Туда дорогу указал мне

Чабанским посохом старик.)

Но на дверях избы-читальни

Висел внушительный замок…

И я совсем от ожиданья,

Как от болезни, занемог.

Как неудачливый охотник,

Шел без добычи я домой,

Хоть это делал неохотно

И был как будто сам не свой.

— Ну, где же ты запропастился?

Омар мне с крыши закричал. —

А, может, ты, кунак, влюбился?.. —

Спросил шутя…

Но угадал.

XVIII

С заходом солнца весь аул Ахвах

Потоком бурным хлынул к сакле друга.

Гром барабанный грохотал в ушах,

Зурна звучала зычно и упруго.

Кувшин старинный, спрятав под полой,

Несла старуха, тростью громыхая.

Шла женщина с тарелкой дорогой,

С парчою царской шла за ней другая.

Шли девушки в черненом серебре,

Как звезды, ожерелья их светились.

Папахи лихо сдвинув набекрень,

На плоских крышах юноши толпились.

И дети на коленях у старух,

Тараща любопытные глазенки,

Глядели на забавную игру

И хлопали в такт барабану звонко.

Все ждали с нетерпением, когда

Невеста и приданное прибудут…

А я свою голубку ожидал

И, как жених, надеялся на чудо.

И вот она с гармошкою вошла,

Моя Шахри,

Затмившая полмира…

Мгновенно я вскочил из-за стола,

Как рядовой при виде командира.

Казалось мне, что путь ее сейчас

Должны устлать ковровые дорожки,

Чтобы ни пыль аульская, ни грязь

Не прикоснулась к голубиным ножкам.

Она была, как мак среди травы,

Как золото червонное средь меди,

В кругу своих подружек…

Но, увы,

Ее никто на свадьбе не заметил.

Подумал я, как все они слепы,

На прежнее усаживаясь место.

Но тут раздался резкий скрип арбы, —

То привезли приданное с невестой.

По горскому обычаю лицо

Ее закрыто было покрывалом.

Однако, молодую взяв в кольцо,

Толпа «ур-ра» восторженно кричала.

А я подумал, как они глупы…

Ну, разве кто-то может быть прекрасней

Моей Шахри — удачливой судьбы —

Что, как звезда, мерцает, но не гаснет.

XIХ

Гремела свадьба…

Я один печально

Сидел в сторонке, глядя на Шахри.

Казалось мне, никто не замечает,

Как на щеках румянец мой горит.

Соревновались бубен и гармошка

С пандуром и гортанною зурной

В то время, как мне нагло строил «рожки»

Какой-то парень, стоя за спиной.

Носил он лейтенантские погоны,

Но был не по-военному игрив.

И я не знал, что до смерти влюблен он

В односельчанку юную Шахри.

Смеялись все, толкая в бок друг друга:

— Ну, лейтенант…

Ну, бравый озорник!

Когда я понял, в чем его заслуга,

То головою горестно поник.

Но в тот же миг веселый вихрь лезгинки

Взметнул с невесты царскую парчу,

И танцевальной палочкою гибкой

Меня ударил кто-то по плечу.

А я, вместо того, чтоб рассердиться,

Застыл от неожиданности вдруг…

Шахри, расправив руки, как орлица,

Меня на танец приглашала в круг.

В ее глазах под черными бровями

Переливались искорки любви.

Она парила, поводя плечами,

Как будто бы шептала мне:

— Лови!

Коснувшись ее огненного тела,

Я вздрогнул, обожженный навсегда.

И кровь во мне, как лава, закипела…

Но тут стряслась негаданно беда.

Мне сапоги мои так сильно жали,

Что я не чуял под собою ног.

К тому же был насмешкой я ужален

Да и плясать, как следует, не мог.

Что делать?..

Коль с Шахри я не станцую,

Она смеяться станет надо мной…

Тогда, от боли яростно гарцуя,

Я в эту пляску ринулся, как в бой.

И топоча, я «харс» кричал так рьяно,

Что перепонки лопались в ушах…

Наверное, такой лезгинки странной

От сотворенья не видал Ахвах.

Мои глаза сверкали, будто дула.

И если б я от страсти не ослеп,

Увидел, как Омар, упав со стула,

От хохота катался по земле…

…Именно на этом месте я был вынужден отложить поэму, чтобы уехать куда-то очень далеко. В дорогу я взял только думы о ней. Но эти думы вскоре сменились другими, и в моем сердце произошли большие перемены. Путешествия и годы переиначили мою жизнь. Новые впечатления навеяли новые стихи. Но однажды… Мне попались на глаза прозаические наброски моей давней поэмы. Вот они…

Поэма прервалась как раз там, где, я лихо отплясывал лезгинку. И хорошо, что прервалась, ибо отчаянным был этот танец. Ох, уж эти узкие сапоги… Порою мне кажется, мои ноги до сих пор ноют, даже от воспоминаний…