Аттестат зрелости - [2]

Как много печальных историй в горах

Я слышал, хоть лучше совсем не слыхать бы,

О грубо разорванных договорах,

О так никогда и не справленных свадьбах.

О спорах, о ссорах, о том, что сберечь

При нынешних нравах нельзя свои нервы…

Но, впрочем, совсем не о том моя речь —

Продолжу рассказ о любви своей первой.

Я помню, когда мне исполнилось пять,

(А детская память, как надпись на камне:

Все буковки можно легко сосчитать

И все углубленья потрогать руками)

Соседи, что часто ходили к нам в дом

И за руки маленьких дочек держали,

Смеясь, называли меня женихом

И честное слово торжественно брали:

— Мы свадьбу сыграем на весь белый свет!

Готовь побогаче калым, забияка…

Не ведая, шутят они или нет,

На всех обещал я жениться, однако.

На дочери плотника и чабана,

Врача, тракториста —

Запутался сам уж…

А как-то спросила горянка одна,

Вздыхая лукаво:

— Возьмешь меня замуж?

Молодку хрычовкою старой назвал,

О чем и сейчас не жалею ничуть я.

Но следом ее повторила слова

Насмешница юная из Гиничутля.

Сорвав с меня шапку, твердила она:

— Женись, а не то не получишь папаху…

Девица была мне совсем не нужна,

Но сердце уже замирало от страха

Неведомого…

Далеко-далеко

Еще подрастала любовь моя где-то,

Пока я носился лихим седоком

На струганной палке, не зная об этом.

Цыплята мне были дороже девиц

И с горки со свистом летящие сани,

И куча мала, и пыхтенье, и визг,

И драки — ну, в общем, по горло был занят.

Еще я подарком отца дорожил —

Свирелью, что вырезал он мне из ивы.

Наверное, дар этот был от души,

Предзнаменованием ставши счастливым…

V

Я рано полюбил стихи —

Нет, не читать их с выраженьем,

А сочинять их у реки,

Шальной до головокруженья.

Мыча у серых валунов

Какой-нибудь напев старинный,

Мечтал я о предмете снов,

Который звался нежно Ниной.

Я был тем именем сражен

То ль во втором, то ль в третьем классе,

Всех наобещанных мне жен

Забывши тут же, в одночасье.

Учительницы русской дочь

Сидела на соседней парте,

И было мне глядеть невмочь,

Когда к ней обращались парни

Постарше…

Я бледнел, как мел,

И закипал, как будто чайник…

Но, наконец, настал предел

Невыносимому отчаянью.

Я написать решился ей,

Хоть знал по-русски еле-еле.

Но чем труднее, тем сильней

Стремился я к желанной цели.

Три слова —

«Я люблю тебя!» —

Мне подсказал мой однокашник,

С ухмылкою, пером скрипя,

Их начертав на промокашке.

Я русский текст переписал

В свою тетрадку аккуратно,

Не ведая, что подсказал

Приятель мой мне смысл обратный.

Ах, то признание потом

Хлопот мне много причинило,

Ведь помирила нас с трудом

Моя учительница с Ниной.

Она в Москве живет сейчас…

Мы с ней, встречаясь год от года,

Смеемся, вспомнив третий класс,

Над злополучным переводом.

Ее по-дружески обняв,

Я воскрешаю время это…

— Так значит, ты из-за меня,

Расул, впервые стал поэтом?

Я тихо отвечаю: — Да…

Лукавя прошлому в угоду,

Хотя далекой, как звезда,

Была любовь моя в те годы.

VI

Как только приближалась ночь,

Шушукаясь между собой,

Меня ребята гнали прочь:

— Иди-ка ты, Расул, домой.

Мне был смешон их разговор

Об аульчанках молодых…

Еще, как буря среди гор,

Незримо зрел мой страстный стих.

А годы, словно облака,

Бежали, тая на бегу.

Жизнь от сентябрьского звонка

Летела к майскому звонку.

Но я никак не понимал,

В ауле нашем отчего

Все от Махмуда без ума

И песен пламенных его.

На годекане наизусть

Я Пушкина взахлеб читал,

Но романтическая грусть

Была мне все-таки чужда.

Смеясь над страстью от души,

Тогда не верил я вполне,

Что бедный Камалил Башир

Жил в нашей горской стороне.

Глотал я ночи напролет

Рассказы длинные о том,

Как краснозвездный самолет

Густой туман кромсал винтом.

И виделось мне, как горит,

От уличных боев устав,

Еще не сломленный Мадрид —

Ребячьих снов моих мечта.

Я громко вскрикивал во сне

И в бой бросался с головой…

А эта книга о войне

Мне впрямь казалась золотой.

VII

День непогожий прояснился,

Настала ранняя весна.

Мой жеребенок превратился

В породистого скакуна.

Я незаметно вырос тоже,

Седьмой заканчивая класс.

И мой покой уже тревожил

Лукавый блеск девичьих глаз.

Но, как и раньше, для острастки

Носил я самодельный нож

И зло дразнил, вгоняя в краску,

Помолвленную молодежь.

— Где твой жених?.. —

Кричал Супе я. —

Гаджи, невеста твоя где?..

И мне казалось, что сильнее

Нельзя двух любящих задеть.

Но это шутки были все же,

Хоть с ними и жилось легко…

А первая любовь, до дрожи,

Была, как прежде, далеко.

VIII

То ль оттого, что шустрым был,

Хотя совсем зеленым,

Но у парней аульских слыл

Я лучшим почтальоном.

Написанное в тишине

Тайком в укромном месте

Бесспорно доверялось мне,

Чтобы отнес невесте.

Мне помнится, конверты те

(А делали их сами)

Были украшены везде

Цветами-вензелями.

Я их носил, прижав к груди,

Тропинкой неприметной.

И где-нибудь на полпути

Читал их непременно.

Как будто цензор, я дрожал

Над запятою каждой,

Чужой любви запретный жар

Вдыхая не однажды.

Читая о ночах без сна,

О горестных страданьях,

О зове — как взойдет луна —

Явиться на свиданье.

О пылких вздохах, море слез,

О страсти необъятной…

И этот клад я гордо нес

Прекрасным адресатам.

Одна краснела, будто мак,

Пунцово…

А другая

От вида тайного письма

Бледнела, замирая.

Но третья, статна и смела,

Насмешкой огорошив,

Прочь с глаз гонца любви гнала

С его бесценной ношей.

… А в сумерках, когда звезда

Плыла по небосклону,