Атомная база - [27]
Я подхожу к нему и отнимаю револьверы. Он не сопротивляется и, как только руки у него освободились, достает из кармана сигарету. Он с трудом держится на ногах. Присев на ступеньку, закуривает.
— Когда мне было девять лет, — говорит он, — я украл запасные части к землечерпалкам, которые тогда удалось купить крестьянскому кооперативу. Кто меня переплюнет? На этом я поставил точку. Взрослый человек, продолжающий красть, попросту болен, и болезнь его в психологии называется инфантильностью. Возьмем, к примеру, Иммануила Канта или Карла XII. У них задержалось развитие некоторых желез внутренней секреции. А я с двенадцати лет начал ходить к женщинам.
— Отдай мне револьверы! — требует Гуллхрутур, который уже больше не боится.
— Где ты их взял? — спрашиваю я.
— Это тебя не касается. Отдай.
— Ты, никак, упрямишься, мальчик? Разве не я спасла тебе жизнь?
Ландальоми сидит на ступеньках, съежившись, закатив глаза — маленький жалкий комочек. Дымящаяся сигарета торчит у него изо рта. В роскошном доме своего отца он кажется живым воплощением страданий нашего века, бездомным скитальцем, остановившимся в безнадежном отчаянии на каком-то перекрестке.
Мы договорились, что братья отправятся спать, а я спрячу револьверы. Старший все еще продолжал сидеть на лестнице и с унылым видом курил. Я пожелала ему спокойной ночи, но он даже не ответил. Я поднимаюсь к себе и снова ложусь. Но только я начинаю засыпать, как дверь открывается. Кто-то входит, садится ко мне на кровать и начинает ощупывать меня руками. Я зажигаю лампу. Оказывается, это философ.
— Что тебе, мальчик?
— Я хочу спать с тобой. — И он снимает куртку.
— Ты с ума сошел, ребенок! Надень сейчас же куртку!
— Я не ребенок и не мальчик. Я хочу спать с тобой.
— Но ты же философ. А философы ни с кем не спят.
— Этот мир не для философов. Философия обречена на гибель. Не успел я опомниться, как ты победила меня. Значит, следующий этап — я буду спать с тобой. Пусти меня к себе.
— Так не ведут себя, когда хотят спать с женщиной.
— А как же?
— Вот видишь, дружочек, ты даже этого еще не знаешь.
— Я тебе не дружочек. И если я захочу, все равно буду спать с тобой. Не добром, так силой, но я буду спать с тобой.
— Вот как, мой друг? Но ты забываешь, что я достаточно сильна.
Я с трудом отбиваюсь от него.
— Я вовсе не твой друг. Я мужчина. Я спал со всякими. Я тебе совсем не нравлюсь?
— Однажды ты мне понравился. Это было в первую ночь, что я провела в этом доме. Полицейские бросили тебя в передней. Ты был смертельно пьян — просто как мертвый был. Грудной ребенок, от которого отлетела душа. Но на другой день ты опять ожил. Твое лицо снова исказила гримаса, по сравнению с ней даже смерть прекрасна. А сейчас ты недостаточно пьян. Выпей еще. Пей, пока не потеряешь сознания и не перестанешь чувствовать, что валяешься в луже. Тогда ты мне снова понравишься, и я сделаю для тебя все, что нужно: отнесу тебя в комнату, умою, может быть, даже уложу в постель, чего я не решилась сделать в прошлый раз. И уж во всяком случае, укрою тебя.
Глава двенадцатая
Барышня Альдинблоуд
Альдинблоуд часто смотрела на меня рассеянным, отсутствующим взглядом, так что мне становилось не по себе. Иногда мне чудилось, что в ее взгляде отражается вся жизнь — от нежного растеньица, которое упрямо тянется кверху на суровых скалистых берегах Исландии и Гренландии, до бога-убийцы, глядящего из бездны горящими, сладострастными глазами. Случалось, что я в смущении спрашивала:
— Что ты так глядишь, дитя мое?
Но она продолжала молча смотреть, медленно и спокойно жуя резинку. Она бесшумно скользила по комнатам, курила длинные папиросы, подобно кинодиве. Порой она бралась за уроки, и тогда особенно много курила и жевала, писала огромными прямыми буквами сочинение, отчаянно царапая пером по бумаге, — мне казалось, будто кто-то рвет мешковину. Потом опять хваталась за американский детективный роман, на обложке которого был изображен убийца в маске, с окровавленным ножом в руке и испуганная девушка с голыми ляжками, с тонкими длинными ногами, в туфельках на высоченных каблуках. Иногда она зарывалась в журналы мод, которые мать и дочь каждую неделю, а то и каждый день получали со всего света. Стройное молодое деревце, воздушное создание в образе женщины, наяда, выращенная в комнатах. А я — неуклюжая девушка из горной долины. Разве удивительно, что я смущалась в ее присутствии?
Я никогда не забуду, как я первый раз принесла ей кофе в постель.
— Доброе утро.
Она проснулась, открыла глаза и посмотрела на меня словно из другого мира.
— Доброе утро, — повторила я.
Она долго молча смотрела на меня. Но когда я собиралась повторить приветствие в третий раз, она вскочила и в волнении остановила меня:
— Нет, не говори, не говори этого! Прошу тебя, не говори!
— Разве я не должна поздороваться?
— Нет, я не выношу этого. Это два самых отвратительных и безумных слова, которые я когда-либо слышала. Не говори мне их больше.
На следующее утро я молча поставила кофе на ночной столик и хотела уйти. Тогда она сбросила с себя перину, спрыгнула с кровати, побежала за мной и вцепилась в меня ногтями:
«Свет мира» — тетралогия классика исландской литературы Халлдоура Лакснесса (р. 1902), наиболее, по словам самого автора, значительное его произведение. Роман повествует о бедном скальде, который, вопреки скудной и жестокой жизни, воспевает красоту мира. Тонкая, изящная ирония, яркий колорит, берущий начало в знаменитых исландских сагах, блестящий острый ум давно превратили Лакснесса у него на родине в человека-легенду, а его книги нашли почитателей во многих странах.
Роман «Салка Валка» впервые был опубликован в 1931-32 гг. Это был первый эпический роман Халлдора Лакснесса, в котором с беспощадным реализмом описывалась многотрудная жизнь исландских низших классов, первые шаги исландского рабочего движения.
Настоящий сборник составили рассказы лауреата Нобелевской премии 1955 года и Международной премии мира, выдающегося исландского писателя Халлдора Лакснесса: «Сельдь», «Лилья», «Птица на изгороди», «Званый обед с жареными голубями» и «Хромой старик Тур».
Исландия, конец XIX века. Каменщик Стейнар Стейнссон, как и всякий исландец, потомок королей и героев саг. Он верит в справедливость властей и датского короля, ибо исландские саги рисуют королей справедливыми и щедрыми, но испытывает смутное чувство неудовлетворенности, побуждающее его отправиться на поиски счастья для своих детей — сначала к датскому королю, затем к мормонам. Но его отъезд разбивает жизнь семьи.Роман «Возвращенный рай» вышел в свет в 1960 году. Замысел романа о сектантах-мормонах возник у писателя еще во время его пребывания в Америке в конце 20-х годов.
Лакснесс Халлдор (1902–1998), исландский романист. В 1955 Лакснессу была присуждена Нобелевская премия по литературе. Прожив около трех лет в США (1927–1929), Лакснесс с левых позиций обратился к проблемам своих соотечественников. Этот новый подход ярко обнаружился среди прочих в романе «Самостоятельные люди» (1934–35). В исторической трилогии «Исландский колокол» (1943), «Златокудрая дева» (1944), «Пожар в Копенгагене» (1946) Лакснесс восславил стойкость исландцев, их гордость и любовь к знаниям, которые помогли им выстоять в многовековых тяжких испытаниях.Перевод с исландского А. Эмзиной, Н. Крымовой.Вступительная статья А. Погодина.Примечания Л. Горлиной.Иллюстрации О.
"Говорят, что отец богов когда-то созвал к себе на пир богинь судьбы. Все они знали друг друга, за исключением двух, которые не встречались раньше. Кто были эти богини? Одну звали Искренность, а другую Приличие. Такой пир состоялся сегодня. Сегодня встретились эти две богини, они приветствовали друг друга поцелуем перед лицом всемогущего бога." (Х.Лакснесс, "Милая фрекен и господский дом")
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Грозное оружие сатиры И. Эркеня обращено против социальной несправедливости, лжи и обывательского равнодушия, против моральной беспринципности. Вера в торжество гуманизма — таков общественный пафос его творчества.
Мухаммед Диб — крупнейший современный алжирский писатель, автор многих романов и новелл, получивших широкое международное признание.В романах «Кто помнит о море», «Пляска смерти», «Бог в стране варваров», «Повелитель охоты», автор затрагивает острые проблемы современной жизни как в странах, освободившихся от колониализма, так и в странах капиталистического Запада.
Веркор (настоящее имя Жан Брюллер) — знаменитый французский писатель. Его подпольно изданная повесть «Молчание моря» (1942) стала первым словом литературы французского Сопротивления.Jean Vercors. Le silence de la mer. 1942.Перевод с французского Н. Столяровой и Н. ИпполитовойРедактор О. ТельноваВеркор. Издательство «Радуга». Москва. 1990. (Серия «Мастера современной прозы»).