«Атлантида» вышла в океан - [50]

— Пора отдыхать, месье Левер, уже поздно.

— Да нет, Юра, что вы,— слабо возразил он и тоже поднялся.— С вами так приятно беседовать, что не хочется уходить.

— У нас еще много дней впереди, месье Левер...

Они простились.

Вернувшись к себе, Левер заказал бутылку бургундского. Облачившись в пижаму, он улегся в постель, надел очки и принялся за чтение. Свет он погасил далеко за полночь.

А Озеров посидел часок за записями, потом лег, но долго еще думал об этом человеке, которого война привела в науку, а наука на войну.

ГЛАВА 15. ПОД ЮЖНЫМ КРЕСТОМ

Мари вышла на палубу бледная. Синие тени легли под глазами. Третью ночь она спит тяжелым сном, лишь наглотавшись снотворного. Три дня назад, собираясь выйти утром из каюты, она обнаружила под дверью маленький белый конверт. В конверте лежал клочок бумаги. «Помни, Сергей.» — прочла она.

Мари испугалась. Это уже было не напоминание, а предупреждение. И что самое страшное, неизвестно откуда оно взялось. Сергея не было на корабле. Но кто тогда? И она подозрительно всматривалась в любезные лица стюардов, горничных, пассажиров соседних кают.

Она нашла такую же записку и на следующий день, и на третий, сегодня.

Мари старалась проводить как можно больше времени с Озеровым, а расставаясь с ним, немедленно шла в бар второго, иногда третьего класса и пила водку. Когда туманилась голова, когда предметы начинали дрожать и менять свои призрачные очертания, а звуки сливаться и превращаться в далекий, однообразный шум, ей становилось легче и спокойней. Ведь сейчас не война и не средневековье. Она едет на большом, роскошном, веселом корабле. Кругом народ, свет... И вообще, кто посмеет ее тронуть? Да и за что? Иногда она тешила себя мыслью — у Сергея другие дела, ему не до нее, она выполнила все его задания, только это оказалось не под силу. Сколько можно? Должны же ее когда-нибудь оставить в покое!

Но потом, когда наступало протрезвление, когда утром она подставляла под кран тяжелую голову, глотала аспирин и чашку за чашкой выпивала черный кофе, Мари уже не могла обманывать себя.

Нет, не такой человек Сергей, чтобы о ней забыть. Если захотят, они упрячут ее в тюрьму на всю жизнь. Но они не будут этого делать. Зачем? Они прихлопнут ее с помощью кого-то, как с ее помощью убивали других. И куда бы она ни сбежала, хоть на край света, они достанут ее. Всегда, всюду... Есть только одно место, где они бессильны, где она может укрыться — Россия. И Мари снова и снова возвращалась к этой мысли. Но там ее тоже ждет наказание. Там ее тоже посадят в тюрьму. Ну и что? А сейчас она не в тюрьме?

Мысли путались, разбегались, метались...

Но одна возникала все настойчивей — здесь наказание несправедливо, там — заслуженно. Здесь оно будет вечным, там она когда-нибудь выйдет на свободу и, оплатив по счету, сможет смотреть людям в глаза, строить свою новую жизнь. Ведь она еще молода.

И тогда ее мысли снова устремлялись к Озерову. Это был единственный человек «оттуда», кого она знала.

Теперь она даже не задумывалась о своем задании. Она уже давно поняла его безнадежность. После того вечера, когда Озеров так обрадовался, увидев встречный советский пароход, сомнений уже не оставалось.

Порой Мари уносилась в мечту. Вот она возвращается на родину. Ее накажут, но не расстреляют же. А потом она будет видеться с Озеровым, кто знает, может быть...

И каждый раз в этом месте ее словно кнутам хлестала мысль — родина-то, может, простит, а он? Захочет ли он вообще разговаривать с ней? Надо что-то сделать, лихорадочно размышляла она, искупить вину, но чем? Обо всем рассказать? Он немедленно  прогонит ее. С кем посоветоваться, у кого спросить? Вот она, волчья эмигрантская судьба! Вот настоящее возмездие...

* * *

Мари торопливо обходила палубы, разыскивая Озерова. Даже когда она видела его с учеными или беседующим с другими пассажирами, старалась держаться поближе. Видя хоть издали его широкие плечи, его ясный уверенный взгляд, русые волосы, откинутые со лба, она немного успокаивалась. Наблюдая, как он разговаривает, как смеется или улыбается, Мари тоже улыбалась или хмурилась, словно ребенок, повторяющий жесты и выражения актера на киноэкране.

Но она не только любила его глаза, она и боялась их. Мари помнила, как темнели они, когда Озеров сердился. Тогда из веселого, задорного парня он превращался в мужчину, сурового и твердого, на пути которого не следовало становиться.

И Мари с каким-то тайным сладострастием представляла себе Озерова, уничтожающего, топчущего и Сергея, и его начальника, и всех «их»...

Она присматривалась и к Шмелеву. Незаметно устроившись где-нибудь позади Холмера, Маккензи или Левера, старалась подслушать их разговоры о русских.

И то, что она видела сама, и то, что слышала, вызывало в ней гордость. «Да,— думала она,— вот какие мы — русские. Нас все уважают, ценят, даже недруги. Вот мы какие!»

Но тут же спохватывалась, что «мы» к ней не относится.

Пройдясь по палубе, Мари обнаружила Озерова, загоравшего у бассейна. Он был один, можно подойти к нему. Она так радовалась всегда этой возможности. Мари любовалась его могучим загорелым телом, от которого веяло спокойной, уверенной силой.