Атлантида - [184]

КНИГА ВОСЬМАЯ

Сравнительно спокойный сидел Эразм в вагоне поезда, мчавшего его в Границ. Отзвуки пережитых событий и только что испытанного потрясения тихо вибрировали в ушах. Думать сейчас о них он не мог, да и не хотел.

Все свершилось так стремительно, что ему недоставало сил уплотнить их и перевести в реальную действительность. Когда он все-таки попытался сделать это, его одолела такая усталость, что ему пришлось — благо он был в купе один — вытянуться на диване. В недавних переживаниях, сменявших друг друга у него в душе, была некая неизменная и, как он признался себе в полусне, благотворная доминанта. Она обещала что-то вроде опоры в бездне, ясную цель вместо болезненной безбрежности и безысходности. Какая-то твердая, сильная рука схватила его, и нечего было и помышлять о сопротивлении ей.

Предайся сну, нашептывал ему некий голос, тебе больше незачем ломать голову над тем, как развязать этот гордиев узел. Я разрублю его своим мечом.

Дремотные видения вернули его в пору жениховства и первых лет супружества, и он наконец вспомнил ирландскую подругу жены, которую когда-то хорошо знал по рассказам Китти и по фотографиям. То была очень хорошенькая девушка, Джиневра Кинг, которая воспитывалась вместе с Китти в пансионе в Гнаденфрей. Пылкое существо было безумно привязано к Китти, и когда в один прекрасный день Джиневре пришлось вернуться в Ирландию, при прощании разыгрались душераздирающие сцены.

Переписку подруги не поддерживали.

Клянусь, я никогда не выйду замуж, уверяла Джиневра Китти, а потому та не придала особого значения слуху, будто Джиневра вышла замуж, да к тому же за немца.

Когда Китти проснется, промелькнуло в голове Эразма, она увидит вместо меня возле своей постели Джиневру.

Что же там было такое, продолжал размышлять Эразм, с этим доктором Обердиком? Поначалу еще немного — и я вышвырнул бы его за дверь. Но потом он заинтересовал меня. Обычным провинциальным лекарем его не назовешь. Он очень основателен и, несомненно, кое в чем разбирается, и вообще его стоит принимать всерьез. Поневоле вспоминается «Гений и безумие» Ломброзо,[148] он гениально безумен.

После того как облик врача появился, а затем снова исчез, на месте гладко выбритого, высокого и элегантного господина с испытующе пронзительным взглядом осталось какое-то неизменное розовое пятно, умиротворяюще действующее на полусонного путешественника.

А затем природа одарила Эразма блаженным сном, который полностью выключил его сознание и благодаря которому Жетро встретил на вокзале в Границе уже окрепшего и отдохнувшего друга.

— Слава богу, что вы наконец приехали! У меня прямо-таки гора с плеч свалилась, — сказал он. — Ну где же вы пропадали? Знали бы вы, какие только слухи не ходили тут все это время! Едва вы исчезли после репетиции, как за вами принялись охотиться все на свете. Ирина чуть не рыдала от ярости. Ей казалось, что она кое-что знает. «Этот тип просто сбежал! Завтра генеральная репетиция! Я швырну ему в лицо свою роль! Если он так ведет себя, то почему бы и мне не разорвать контракт?» — бушевала она, пока ее вдруг разом не успокоило появление принцессы Дитты. Она, верно, вообразила, что вы с принцессой укатили на загородную прогулку. Впрочем, и принцесса Дитта тоже была просто вне себя. Помните маленькую темноволосую девицу, которая при виде вас тут же убегала. Это Нигритта, камеристка ее светлости. Так вот, со вчерашнего дня она то и дело бегала на вокзал к каждому поезду.

— Дорогой Жетро, прошу вас, позаботьтесь о том, чтобы мне не встречаться сегодня ни с кем, кроме вас и фрау Хербст. Вам одному я могу рассказать все.

Полчаса спустя вдова смотрителя уже накрыла в беседке стол для друзей. Она принесла простоквашу, масло, сыр, хлеб и холодные мясные закуски — все это с щедростью, свойственной померанцам. Было, конечно, и вино. А принцесса Мафальда прислала со слугой огромное блюдо земляники.

Когда друзья насытились, Жетро, выслушав рассказ боготворимого им режиссера, рассмеялся от всей души:

— Дорогой доктор Готтер, ни слова больше о лекарях! Я уже прошел через все, что с вами было. Об этом можно бы написать целый роман. Я ни на йоту не верю в нелепый диагноз этого вашего… как, бишь, его зовут? Доктор Обердик? У вас небольшая температура? Ну и что с того? Поглядите-ка на меня: я вот сижу, наслаждаясь пением соловьев и любуясь порханием мотыльков в свете лампы, а температура у меня не ниже тридцати восьми. Уже добрых лет пять с такой и живу: ем, пью, сплю и работаю. А стоит попасть в Давос, там и застрянешь, даже если будешь здоров как бык. Не знаю, что нужно от вас этому славному малому. Думаю, он хочет заполучить вас в пациенты. Послушайтесь моего совета: постарайтесь забыть этого почтенного человека. И еще прошу вас: привезите сюда жену! Вы слишком всерьез принимаете и жизнь, и мелкие флирты, дорогой мой доктор. Вот увидите: одно появление вашей прекрасной супруги развеет все тучи.

Эразм, как ему казалось, успел хорошо понять доктора Обердика. В течение часа, который они провели вдвоем, тот был объектом его пристального изучения. Он полагал, что сумел разгадать его — под грубоватой оболочкой золотое сердце. Но под влиянием Жетро мнение о враче постепенно менялось. Все, что он так внимательно изучил и понял, представало теперь перед ним в совершенно ином свете. То, что было на переднем плане, отступало на задний, и наоборот. Строгая композиция картины вдруг распалась, а вместо нее осталась лишь кучка бессмысленных фрагментов.