Атлант расправил плечи. Книга 2. Или — или - [23]

— Отличные шахты, но в ужасном состоянии, в прошлом месяце там произошел несчастный случай — оседание породы и взрыв газа, погибло сорок человек. — Он добавил, словно излагая сухой статистический отчет: — Газеты кричат, что уголь сейчас самый необходимый продукт в стране. И вопят, что угольщики наживаются на дефиците нефти. Одна вашингтонская шайка визжит, что я слишком быстро расширяю свои владения и надо что-то предпринять, чтобы остановить меня, так как я становлюсь монополистом. Другая вашингтонская свора орет, что я недостаточно быстро расширяю свои владения и надо что-то делать, чтобы правительство могло конфисковать мои шахты, так как я жаден и неохотно удовлетворяю потребности общества в топливе. При сегодняшней норме прибыли мое новое приобретение окупится через сорок семь лет. У меня нет детей. Я купил шахты, потому что не могу оставить без угля одного моего клиента — «Таггарт трансконтинентал». Я не перестаю думать о том, что случится, если остановятся железные дороги. — Он немного помолчал и добавил: — Не знаю, почему я все еще беспокоюсь об этом. Кажется, люди в Вашингтоне не представляют, чем все это может обернуться. Но я представляю. Реардэн сказал:

Я обеспечу поставку. Когда понадобится вторая часть заказа, дай мне знать. Я поставлю и ее.

Под конец обеда Денеггер сказал своим спокойным, невозмутимым тоном, тоном человека, который знает, что говорит:

— Если кто-нибудь из моих или твоих служащих узнает об этом и вздумает шантажировать меня частным порядком, я заплачу ему — в пределах разумного. Но если у него окажутся друзья в Вашингтоне, я не стану платить и сяду в тюрьму.

— Мы вместе сядем, — сказал Реардэн.

Стоя один в затененной комнате, Реардэн подумал, что перспектива попасть в тюрьму оставила его равнодушным. Он помнил время, когда ему было четырнадцать лет и он падал в обморок от голода, но не стал бы воровать фрукты с лотка на тротуаре. Сейчас же возможность угодить в тюрьму — если этот ужин был уголовным преступлением — значила для него не больше, чем возможность попасть под грузовик: несчастный случай без всякого морального значения.

Реардэн думал о том, что его заставили скрывать, словно постыдную тайну, единственную за год работы сделку, доставившую ему удовольствие; и еще он должен был скрывать ночи с Дэгни — единственные часы, благодаря которым он был еще жив. Он чувствовал какую-то связь между этими двумя тайнами, существенную связь, которую должен был распознать. Реардэн не мог найти слов, чтобы назвать это, но чувствовал, что в тот день, когда найдет их, он ответит на все вопросы своей жизни.

Он стоял с закрытыми глазами, прислонившись к стене, откинув назад голову, и думал о Дэгни, когда вдруг почувствовал, что больше никакие вопросы не имеют для него значения. Он подумал, почти ненавидя эту мысль, что должен увидеть Дэгни сегодня вечером — ведь ночь будет такой короткой, а наутро придется покинуть ее. Он спрашивал себя, надо ли остаться в городе завтра, или следует уехать сейчас, не встречаясь с ней, чтобы ждать, чтобы всегда знать, что тот момент, когда он обнимет ее и посмотрит ей в лицо, еще впереди. «Ты сходишь с ума», — подумал Реардэн, но он знал, что, если бы она была рядом с ним каждое мгновение, все осталось бы по-прежнему, он никогда не сможет насытиться, и бессмысленные терзания не прекратятся, — он знал, что увидит ее сегодня, но мысль об обратном доставляла еще больше удовольствия, эта пытка подчеркивала его уверенность в будущем. Я не выключу свет в гостиной, думал Реардэн, я положу ее на кровать и не буду видеть ничего, кроме изогнутой полоски света, бегущей от талии к лодыжке, — единственной линии, рисующей форму ее стройного тела в темноте, потом поверну ее голову к свету, чтобы видеть ее лицо — уступающее, покорное, выражающее страдание, губы, ждущие его.

Он стоял у стены и ждал, когда события дня одно за другим отодвинутся в прошлое, чтобы почувствовать себя свободным и знать, что следующий отрезок времени принадлежит ему.

Когда дверь в номер без предупреждения распахнулась, он сначала не расслышал, даже не поверил этому. Он увидел силуэт женщины и коридорного, который поставил чемодан и исчез. Голос, который он услышал, принадлежал Лилиан:

— Генри! Один и в темноте?

Она нажала выключатель возле двери. Ее изящный светло-бежевый дорожный костюм выглядел так, словно она путешествовала под стеклом; она улыбалась и стягивала перчатки с видом человека, который наконец-то добрался до дома.

— Ты проводишь вечер здесь, дорогой? — спросила она. — Или собирался уходить?

Реардэн не знал, сколько прошло времени, прежде чем он ответил:

— Что ты тут делаешь?

— Боже, неужели ты забыл, что Джим Таггарт пригласил нас сегодня на свадьбу?

— Я не собирался идти к нему на свадьбу.

— А я собиралась.

— Почему же ты не сказала ничего утром, пока я не уехал?

— Хотела преподнести тебе сюрприз, дорогой. — Она весело засмеялась. — Тебя практически невозможно вытащить в свет, но я подумала, что это тебе понравится, если пойти экспромтом, просто пойти и вместе повеселиться, как полагается мужу и жене. Я подумала, что ты не будешь возражать, ты так часто остаешься на ночь в Нью-Йорке.