Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или - [13]

— Что за дела?

— Вы понимаете, о чем я говорю.

— Нет, — отрезал Риарден. — Не понимаю. Почему бы вам не объяснить?

Мальчишка посмотрел на него неуверенно, взвесил все в уме и выдал:

— Это плохая психология.

— Что «это»?

— Вы знаете, мистер Риарден, нет нужды использовать конкретные слова.

— Какие слова?

— Слова — величина относительная. Они всего лишь символы. Если мы не используем гадкие символы, то не получим в результате гадость. Зачем вы хотите, чтобы я назвал все своими именами, если я уже использовал другие слова?

— И какие же слова я хочу от вас услышать?

— Зачем вы этого хотите?

— По той же причине, по какой вы этого не хотите.

Помолчав минуту, мальчишка ответил:

— Знаете, мистер Риарден, абсолютных стандартов не существует. Мы не всегда можем следовать жестким принципам, нам приходится быть гибкими, мы должны приспосабливаться к реальной действительности и действовать с учетом целесообразности момента.

— Чеши отсюда, подонок. Иди и выплави тонну стали без жестких принципов, с учетом целесообразности момента.

Да, конечно, Риарден презирал мальчишку, но не мог заставить себя возмущаться им. Парень-то, похоже, был дитем своего века, а вот он, Риарден, этому веку не подходил. Вместо того чтобы собирать новые котлы, думал Риарден, он включился в безнадежную гонку по поддержанию работы старых; вместо новых разработок, исследований, экспериментов по использованию металла он тратил всю свою энергию на поиски источников железной руды. Совсем как люди на заре Железного века, подумал он, только надежды на успех у нас меньше.

Он старался гнать от себя эти мысли. Ему приходилось обороняться от собственных чувств, словно часть его самого превратилась в незнакомца, которого нужно было держать в состоянии онемения, а постоянным обезболивающим служила его недремлющая воля. Об этом своем двойнике он знал только, что ему не стоит предоставлять право голоса. Он пережил опасный момент, которому нельзя позволить повториться.

Тот момент, когда, сидя в одиночестве в своем кабинете, зимним вечером, парализованный газетой с длинной колонкой директив на первой странице, он услышал по радио новости о пылающих нефтяных приисках Эллиса Уайэтта. Его первой реакцией — раньше мыслей о будущем, о страшном бедствии, прежде шока, страха или протеста — был приступ смеха. Он смеялся, испытывая триумф, облегчение, бьющую струей жизненную силу, и слова, которых он не произнес, но глубоко прочувствовал, были: «Благослови тебя Господь, Эллис Уайэтт, что бы ты ни делал!»

Разобравшись в скрытых причинах своего смеха, он понял, что теперь осужден постоянно прислушиваться к себе. Словно человек, переживший инфаркт, он знал, что первый звонок уже прозвенел, и что у себя внутри он носит опасность, способную в любую минуту нанести удар.

С тех пор он совершал ровные, осторожные, внутренне полностью контролируемые шаги. Но тот ужасный момент настиг его вновь. Когда он увидел на своем столе распоряжение из Государственного научного института, ему показалось, что свечение, якобы излучаемое бумагой, исходит не из ближайшей котельной, а от пламени горящих нефтяных скважин.

— Мистер Риарден, — сказал Кормилица, услышав о том, что он отказал институту в требовании. — Вы не должны этого делать.

— Почему?

— Это приведет к неприятностям.

— Каким неприятностям?

— Это Распоряжение правительства. Вы не можете отказать правительству.

— Почему не могу?

— Это проект высочайшей важности, к тому же секретный. Очень.

— Что это за проект такой?

— Не знаю… Это тайна.

— Тогда откуда вы знаете, что он важный?

— Так говорят.

— Кто это говорит?

— Вы не можете сомневаться в таких вещах, мистер Риарден!

— Почему не могу?

— Просто не можете.

— Если не могу, значит, это абсолютная ценность, а вы говорили, что абсолютных понятий не существует.

— Это другое дело.

— Почему другое?

— Это правительство.

— Вы хотите сказать, что не существует абсолютных ценностей кроме правительства?

— Я хочу сказать только одно, если они утверждают, что проект важен, так и есть.

— Почему?

— Я не хочу, чтобы вы попали в беду, мистер Риарден, а вы так туда и лезете, черт возьми. Вы задаете слишком много вопросов. Почему вы это делаете?

Посмотрев на него, Риарден хохотнул. До мальчишки дошел смысл его последних слов, и он робко улыбнулся с несчастным видом.

Человек, пришедший к Риардену спустя неделю, выглядел моложаво и худощаво, но не был таким молодым и стройным, каким пытался казаться. Он носил штатский костюм и кожаные краги дорожного полицейского. Риарден так и не понял, откуда он прибыл — из Государственного научного института или из Вашингтона.

— Я слышал, что вы отказались продать металл Государственному научному институту, мистер Риарден? — мягким, доверительным тоном начал он.

— Верно, — ответил тот.

— Не означает ли это, что вы сознательно не подчинились закону?

— Вам решать.

— Могу ли я узнать у вас причину?

— Мои причины вам не интересны.

— Безусловно, интересны! Мы вам не враги, мистер Риарден. Мы хотим быть с вами честными. Вы не должны бояться того факта, что вы — крупный промышленник. Мы не ставим это вам в укор. Мы на самом деле хотим быть с вами столь же честными, как с последним поденным рабочим. Мы хотим знать причину вашего отказа.