Атаульф - [22]

Иногда я думаю, что дедушка Рагнарис прав.

На следующий день у нас в доме был пир. К нам пришел Валамир, друг дяди Агигульфа. Валамир пришел не потому, что верует в Бога Единого и радуется тому, что Сын Его воскрес, а просто потому, что был пир.

С Валамиром пришел Одвульф. Валамир наш родич, а Одвульф родич Валамира.

Одвульф был расстроен. Годья выгнал его из храма, потому что Одвульф был пьян. Одвульф объяснял годье, что пьян от радости, но годья рассердился на Одвульфа.

Одвульф верует в Бога Единого. Одвульф очень хочет стать святым, как Гупта из соседнего села. Я тоже хочу, чтобы Одвульф стал святым, потому что тогда он сможет воскресить Арбра для дедушки.

Пойдет Одвульф на охоту — всегда отдаст половину добычи годье. Он очень хочет стать святым.

Одвульф умеет петь многие из песен годьи. Отец мой Тарасмунд и мать Гизела хотели послушать, как Одвульф поет на память из книги Винитара.

Одвульф спел, как Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его.

Тогда дедушка Рагнарис и дядя Агигульф, которые тоже были пьяны, стали петь, Одвульфа перекрикивая, родословие славнейшего готского рода Амалов:

«Гапт родил Хулмула, Хулмул родил Авгиса, Авгис родил Амала, Амал родил Гизарну — но не того Гизарну, что из нашего села, а другого…»

При каждом имени они стучали кружками о стол и громко смеялись.

Пьяный Одвульф, чье имя и означает «Бешеный Волк», обиделся за Бога Единого. На Одвульфа снизошла священная ярость. С тем он бросился в битву и сильно помял дядю Агигульфа. Но тут на него насели дед мой Рагнарис и отец мой Тарасмунд, который хоть и не одобрял агигульфовы выходки, но все же любил его братской любовью. Валамир же в битву вмешиваться остерегался, ибо был как родичем Одвульфа, так и нашим родичем.

Стол был опрокинут, питье разлито и два кувшина разбито.

Дурачок Ахма стал на сторону Одвульфа в этой битве.

На другой день мы бегали смотреть, как Одвульф винится перед годьей Винитаром. Одвульф громко выл и мазал лицо грязью. Годья Винитар сказал Одвульфу, что никогда не быть ему святым, как Гупта. Не стать паршивому волку пригожей овцой.

Отец мой Тарасмунд ругался в доме с дядей Агигульфом. Дедушка ушел к Хродомеру. Они разругались.

Ильдихо оплакивала разбитые кувшины и бранила нас с Гизульфом.

Ахма бормотал себе под нос: «А там и нет никого!» и хихикал в кулачок. На скуле у Ахмы был синяк.

Валамир ладил нам новый стол. Дядя Агигульф давал Валамиру советы. Было интересно.

НАШ РОДИЧ ОДВУЛЬФ

Наш родич Одвульф невысокого роста, худощавый, волосом длинен и редок, бороденка и того реже, усы вислые, будто мокрые. Ни в какое сравнение не идет он с нашим дядей Агигульфом. Взором мутен Одвульф, будто глаза у него оловянные, а веки красные. Мы с Гизульфом все думали — оттого, что в храме много плачет, но дедушка Рагнарис сказал как-то: помню, мол, Одвульфа еще сопляком. Помню, как при капище, в мужском избе, посвящение в воины получал. Так он и тогда такой же был, как плотвица снулая.

Штаны у Одвульфа из домотканой пестряди, на тощем заду заплата, из мешка вырезанная. Бобылем живет Одвульф, без жены и без рабынь. Одеждой разживается у хозяек в селе, норовя наняться к ним на работу. Но Одвульф работает плохо, потому женщины не любят его на работу нанимать, а спешат отделаться, сунув какое-нибудь старье. Одвульф за старье благодарит именем Бога Единого, а потом все-таки отслужить рвется. Тогда ему попроще работу дают.

Вот и за штаны эти отрабатывал Одвульф. Мать наша Гизела как-то подслушала, как сестры наши, Сванхильда с Галесвинтой, между собой говорят: «Пойдем, мол, к Одвульфу на двор, на стати любоваться». Подумала сперва нехорошее и сама следом пошла, чтобы пресечь грех, если зарождается. И увидела. Одвульф о чем-то с годьей Винитаром беседовал, а в прорехе стати его, как колокола, раскачивались. И девицы подсматривают, хихикают, краснеют да отворачиваются.

Сванхильду с Галесвинтой мать наша Гизела прогнала и побить грозилась; Одвульфа же долго бранила за неприличие одежды его, а после вдруг пожалела. Больно жалостливо объяснял Одвульф, что никто ему работы не дает. Пошла Гизела к дедушке Рагнарису и сказала ему, что негоже родичу нашему без порток щеголять, пусть даже и дальнему.

За портки эти Одвульф огород наш вскопал. Гизела порты ему загодя выдала, чтобы прорехами своими девиц не смущал. Одвульф же рассказал в ответ из Писания, как Иаков подрядился к Лавану стада пасти за дочерей лавановых; так Лаван тоже загодя ему дочек в жены отдал, прежде отслуженной службы. И заплакал. И мать наша Гизела от умиления прослезилась.

Про Лавана годья в храме рассказывал, так что для нас с Гизульфом эта история не новая, потому мы и плакать не стали. Про Лавана годья каждый раз рассказывает перед пахотой, когда наделы определяют.

Словом, заплакали и Одвульф, и мать наша Гизела. Одвульф в голос заплакал, громко, и штаны новые к груди прижал. На шум дедушка Рагнарис вышел. Спросил, не учинилось ли кому обиды. Одвульф снова про Лавана и жен иаковлевых рассказал.

Дед наш Рагнарис к годье не ходит, для него эта история новая. Спросил только, не в бурге ли этот Лаван объявился. А потом добавил, что как Алариха не стало, так и порядка не стало; вечно Теодобад всяких скамаров привечает.