Атаманщина - [27]

В апреле месяце 1917 года к формированию айсарских дружин было приступлено. Дружины эти, под началом беззаветно храброго войскового старшины барона Р.Ф. Унгерн-Штернберга, показали себя блестяще; но для русского солдата, ошалевшего от революционного угара, пример инородцев, сражавшихся против общего врага, в то время как русские солдаты митинговали, оказался недостаточным, и потому особого влияния появление на фронте айсаров на практике не оказало. Фронт продолжал митинговать и разваливаться». По всей вероятности, за успешные действия айсорских дружин Унгерн был произведен Временным правительством в войсковые старшины и в чинах даже обогнал своего друга Семенова, который все еще оставался подъесаулом.

Семенов некоторое время спустя, в конце мая – начале июня 1917 года, направил военному министру А.Ф. Керенскому план, как атаман писал в мемуарах, «использования кочевников Восточной Сибири для образования из них частей «естественной» (прирожденной) иррегулярной конницы, кладя в основу формирования их принципы исторической конницы времен Чингисхана, внеся в них необходимые коррективы, в соответствии с духом усовершенствования современной техники».

План был одобрен, и уже 26 июля 1917 года Семенов выехал из Петрограда в Забайкалье. 1 августа он прибыл в Иркутск. Семенов был назначен комиссаром Временного правительства на Дальнем Востоке по формированию национальных частей. В Березовке он формировал монголо-бурятский полк. Туда охотно принимали не только инородцев, но и русских добровольцев, единственное требование к которым было – не питать никаких симпатий к революции. Фактически в Забайкалье Семенов и Унгерн готовились к будущей Гражданской войне с большевиками, неизбежность которой осознавали. Местное инородческое население, как они надеялись, будет достаточно устойчивым к большевистской пропаганде, что позволит сформировать надежные воинские части как для продолжения войны против Центральных держав, так и для подавления внутренних беспорядков. Однако масштаб и скорость формирования бурят-монгольских частей оказались совсем не такими внушительными, как рассчитывали друзья-офицеры, и в общероссийском масштабе их инициатива так и не была замечена. До Октябрьской революции в формируемый монголо-бурятский полк удалось привлечь всего несколько десятков добровольцев.

После Октябрьской революции 1917 года центр формирования монголо-бурятского полка был перемещен на станцию Даурия. Читинский совдеп, зная о контрреволюционных настроениях Семенова, пытался его арестовать. Но Григорий Михайлович с помощью своего ординарца, младшего урядника Евгения Бурдуковского, будущего прославленного палача Азиатской дивизии, и горстки казаков-добровольцев, сам арестовал Читинский Совет, заявив, что здание окружено преданной ему сотней казаков. Члены Совета арест Семенова отменили, а пока они приходили в себя, Семенов скрылся вместе с соратниками в Даурию. Вскоре туда прибыли из Березовки Унгерн и еще несколько казаков.

На китайской пограничной станции Маньчжурия Семенов оказался всего с семью казаками, среди которых были Унгерн и Бурдуковский. Последний, по определению Семенова, «был предан мне и весьма пунктуален и свиреп в исполнении изложенных на него обязанностей». Свою деятельность горстка семеновцев начала с того, что разоружила пробольшевистски настроенный русский гарнизон. Семенов потребовал от начальника станции предоставить свободный эшелон в 30 теплушек для своего еще не существующего монголо-бурятского полка, чем изрядно напугал и его, и солдат гарнизона, сдавших оружие без сопротивления.

19 декабря в 4 утра «полк» прибыл на станцию Маньчжурия. Семенов с одним казаком разоружил 720-ю ополченческую дружину, а Унгерн с другим казаком – железнодорожную роту и команду конского запаса. Еще три казака прочесали станцию, отлавливая большевистских агентов. Полторы тысячи солдат и несколько десятков агитаторов были посажены в эшелон из 37 вагонов и в 10 часов утра отправлены в глубь России. По утверждению Семенова, большевистские агитаторы были, по примеру Ленина со товарищи, посажены в запломбированный вагон и благополучно доставлены в Россию. Позднее распространился слух, что агитаторы, включая членов Маньчжурского Совета, предварительно зарубили, и в Россию прибыли только трупы. Кто здесь прав, Семенов или народная молва, сказать трудно.

Но скорее права все-таки молва. Ибо вот рассказ семеновского офицера О.Л. Тамарова о деятельности семеновского подчиненного Унгерна в первый же день нового, 1918 года: «Сибирский экспресс, идущий на восток, подходил к Чите. В вагоне 1-го класса два купе занимала кампания на четырех человек – матроса Кудряшева, одного подполковника, интендантского чиновника и харбинского еврея. Ежедневные кутежи советского сановника и его компании, вызывающее и оскорбительное отношение к пассажирам вагона и, особенно, к женщинам, возмущало всех – но ничего нельзя было сделать, так как железная дорога находилась уже во власти большевиков, и сановный матрос чувствовал себя как дома.

31-го декабря вечером поезд был в Чите. Здесь веселая компания уже начала встречу нового, 1918-го, года. Шампанское лилось рекой, и пассажиры вагона пережили немало неприятных минут. Пьянство продолжалось до станции Карымской, и перепившийся Кудряшев забыл здесь пересесть в поезд, идущий по Сретенской ветке, чтобы ехать во Владивосток по Амурской железной дороге, так как Семеновской заставы в Даурии боялись, как смерти.