Атаманщина - [25]

Из всего вышесказанного можно заключить, что Миронов – дутая величина, и потому невольно являются следующие вопросы:

– Велика ли территория, на которой Миронов пользовался влиянием?

Нет, всего лишь неполный Усть-Медведицкий округ.

– Велики ли силы примкнувшего к нему красного казачества?

Силы эти исчислялись в самые лучшие моменты удач Миронова едва лишь 5-ю тыс. человек.

– Мог ли Миронов, обладая такими ничтожными силами, поднять казачество?

Нет, тем более что разложение и перемены в настроении казачьих масс были вне района влияния Миронова.

– Мог ли Миронов иметь какое-либо влияние на ход наступления красных сил на Дон вообще?

Нет и нет, потому что сам Миронов никогда никаким значением и влиянием среди всемогущих комиссаров не пользовался и по своему властному и крайне неровному и вспыльчивому характеру пользоваться таковым никогда не будет».

Что ж, предсказания Носовича, сделанные в 1919 году, оказались весьма точны.

Тем не менее, несмотря на свою ограниченную популярность лишь среди казаков Верхнего Дона, Миронов рассматривался большевиками как очень опасный потенциальный враг, в том числе и потому, что он ориентировался на все российское крестьянство.

Пока победа в Гражданской войне оставалась под вопросом, Думенко и Миронов были нужны и даже необходимы Ленину и его соратникам. А вот когда основные силы белых были разгромлены, большевики тотчас казнили Думенко. К тому времени в Красную Армию уже вовсю вступали казаки, и конкурент Буденного из иногородних больше не был нужен. Миронова продержали на воле чуть дольше – он был еще нужен, чтобы агитировать тех донских казаков, которые остались у Врангеля (иногородний Думенко для такой агитации подходил гораздо хуже). А вот после разгрома Врангеля Миронов стал для Советской власти опасен. Полыхало антоновское восстание на Тамбовщине, восстал Кронштадт. Ленин, Троцкий, Сталин, другие вожди боялись, что Миронов станет новым Антоновым и поднимет казачество против Советов. Поэтому спокойнее было его расстрелять – пусть даже безо всякой вины, при явно сфабрикованных обвинениях.

Думенко и Миронова сгубило то, что они порой достаточно откровенно высказывались и по поводу новой власти, и по поводу комиссаров, а также подчеркивали, что главное для них – интересы крестьянства. Тем самым они навлекли на себя подозрение в намерении оттеснить большевиков от власти и по сути обрекли себя на гибель. Кроме того, оба значительно переоценивали собственную популярность в Красной Армии за пределами ими же сформированных соединений. В то же время, как и все красные атаманы, и Думенко, и Миронов в ходе Гражданской войны воевали только в составе Красной Армии, никогда не переходя, даже на короткое время, на сторону белых, зеленых или каких-либо антибольшевистских национальных формирований. Ни Думенко, ни Миронов против большевиков по-настоящему не восставали, хотя их постоянно подозревали в намерении восстать. И тот и другой имели территориальную базу своих бойцов на Верхнем Дону, но претендовали, особенно Миронов, на то, чтобы быть выразителями чаяний всего российского крестьянства, хотя их известность за пределами Донской области была ничтожной. И Думенко, и Миронов в своих частях поддерживали своего рода «атаманскую дисциплину», основанную на личной преданности вождю, но приказы вышестоящих советских штабов выполняли достаточно избирательно, только тогда, когда они совпадали с их собственными целями и намерениями. Для Думенко также был свойственен антисемитизм. И Думенко, и Миронов крайне негативно относились и к политике расказачивания, к продразверстке, и к комиссарам, что в конечном счете погубило обоих.

Белые атаманы

Григорий Михайлович Семенов

Вот что писал в мемуарах о Семенове и Унгерне, чьи имена навеки связала вместе Гражданская война в Забайкалье, их полковой командир в годы Первой мировой войны барон П.Н. Врангель, будущий главнокомандующий Русской армией. Эта характеристика представляется достаточно объективной: «Большинство офицеров Уссурийской дивизии и в частности Нерчинского полка во время гражданской войны оказались в рядах армии адмирала Колчака, собравшись вокруг атамана Семенова и генерала Унгерна. В описываемое мною время оба генерала, коим суждено было впоследствии играть видную роль в гражданской войне, были в рядах Нерчинского полка, командуя 6-ой и 5-ой сотнями; оба в чине подъесаула.

Семенов, природный забайкальский казак, плотный коренастый брюнет, с несколько бурятским типом лица, ко времени принятия мною полка состоял полковым адьютантом и в этой должности прослужил при мне месяца четыре, после чего был назначен командиром сотни. Бойкий, толковый, с характерной казацкой сметкой, отличный строевик, храбрый, особенно на глазах начальства, он умел быть весьма популярным среди казаков и офицеров.

Отрицательными свойствами его были значительная склонность к интриге и неразборчивость в средствах для достижения цели.

Неглупому и ловкому Семенову не хватало ни образования (он окончил с трудом военное училище), ни широкого кругозора, и я никогда не мог понять, каким образом мог он выдвинуться впоследствии на первый план гражданской войны.