Атаманщина - [29]

Если уж Унгерн без всякого разбирательства расстрелял такого сомнительного большевика, как Кудряшев, то уж Семенов вряд ли оставил в живых пойманных им большевистских агитаторов на станции Маньчжурия.

В Маньчжурии Семенов стал формировать Особый маньчжурский отряд. Унгерна он назначил комендантом станции Хайлар, приказав привести в порядок расквартированные там пехотные части Железнодорожной бригады и конные части корпуса Пограничной стражи. По мнению Семенова, большевистская агитация разложила не только солдат, но и большинство офицеров хайларского гарнизона. Атаман вспоминал: «Назначение барона Унгерна комендантом города было встречено упорным сопротивлением, чуть ли не полным бойкотом со стороны офицерского состава, не желавшего подчиниться вновь назначенному коменданту города. Небольшая часть офицеров, понимавшая обстановку и готовая помочь барону, встретила противодействие со стороны старой комендатуры, подыгрывавшейся под настроения распущенной солдатской массы. Одним из выдающихся офицеров местного гарнизона являлся штабс-ротмистр Межак; он не только не поддался разлагающему влиянию большевизма, но сумел сохранить свою сотню, единственную часть в Хайларе, имевшую в то время воинский облик. Штабс-ротмистр Межак со своей сотней добровольно подчинился барону и предоставл себя в полное его распоряжение.

В середине января 1918 года я получил от барона Унгерна донесение о необходимости принятия решительных мер в отношении преступного поведения некоторых офицеров гарнизона. В связи с этим я вынужден был поехать в Хайлар, чтобы согласовать вопрос с монгольскими властями. Вопрос был быстро разрешен, и ночью я решил произвести разоружение старого хайларского гарнизона, несмотря на то, что в нашем распоряжении находился только наскоро сформированный дивизион Монголо-бурятского полка, укомплектованный баргутами. Мы имели основание также рассчитывать на содействие конной сотни штабс-ротмистра Межака.

Было установлено, что в день предположенного разоружения комитет гарнизона должен был иметь заседание около 11 часов вечера. Это время мы и решили использовать для разоружения казарм. Численность гарнизона достигала 800 штыков, мы имели 250 конных баргут и одну сотню штабс-ротмистра Межака. Здесь уже наша уверенность в успехе была полной, не то, что было 19 декабря на ст. Маньчжурия, когда мы в числе 7 человек разоружили 1500 человек.

Разоружение было произведено бароном Унгерном в течение не более двух часов времени настолько безболезненно, что гарнизонный комитет, заседавший в это время, даже не подозревал о случившемся. Разоруженные наутро следующего дня были эвакуированы через станцию Маньчжурия в глубь России».

Эти операции по разоружению пробольшевистски настроенных частей русской армии в то время большой сложности не представляли. Солдатам надоела война, они хотели быстрее вернуться домой, и им в принципе было все равно, кому сдавать оружие. Они были только рады тому, что их отправляют домой. Тем не менее в энергии и сообразительности Семенову с Унгерном в данном случае не откажешь, причем, если верить мемуарам Семенова, главную роль в успехе всех операций по разоружению играл именно он, Семенов, а Унгерн был, так сказать, рядом, на подхвате. Впрочем, всем мемуаристам свойственно преувеличивать собственное значение для истории, а Унгерн мемуаров не оставил.

Семенов вскоре отправил Унгерна занять еще одну станцию КВЖД, Бухэду, где стоял китайский гарнизон. Начальник гарнизона позвал Унгерна на обед, и, пока барон обедал, 150 бывших с ним баргутов китайцы разоружили, а самого Унгерна арестовали. Для их освобождения Семенов применил не раз уже удававшийся трюк с пустым эшелоном, где будто бы располагается его до зубов вооруженный монголо-бурятский полк. На этот раз он взял два товарных вагона и платформу, которую с помощью бревна и обозной двуколки закамуфлировал под артиллерийскую площадку бронепоезда. Начальнику китайского гарнизона Семенов послал телеграмму, где потребовал немедленно освободить Унгерна и его людей и вернуть им оружие, грозя в противном случае разнести станцию артиллерийским огнем. Два часа спустя, увидев подходящий к Бухэду «броневик», китайцы освободили семеновцев и вернули им оружие. Инцидент решено было считать недоразумением. Но Унгерн решил, что китайский гарнизон слишком велик, и оставаться в Бухэду опасно. Поэтому он вернулся в Хайлар.

Вот еще одна зарисовка деятельности Особого маньчжурского отряда на ранней стадии его формирования. Вольноопределяющийся 1-го разряда и бывший земгусар Борис Николаевич Волков, участвовавший в антибольшевистском восстании юнкеров и казаков в Иркутске в начале 1918 года вместе с уцелевшими участниками восстания с эшелоном сербского корпуса прибыл в Маньчжурию, где Семенов формировал Особый маньчжурский отряд. В своих неопубликованных мемуарах «Призванный в рай» Волков, в эмиграции ставший известным поэтом, писал: «Тяжелое впечатление произвела на меня станция Маньчжурия, находящаяся в 20 милях от русско-китайской границы, на китайской стороне. Нестерпимо холодный ветер, заметая ее пустынный перрон, бил в лицо колючим снегом и песком. Говорили, что этот песок принесен ветром, через монгольские степи, из гобийских пустынь.