Атаман - [146]

В иллюминатор была видна пристань с запрудившими ее солдатами. Все серое, серое, серое — ни одного черного пятна. Ни одного моряка, значит.

— Как скажете, полковник, — равнодушно произнес командир «Лейтенанта Дыдымова», — оркестр так оркестр. Нам, татарам, все равно.

— Вы татарин?

— Нет, это пословица такая, мои матросы где-то подцепили — ходит по кораблю, никак отделаться не можем.

Фон Вах неожиданно заметил, что в лице лейтенанта проступило что-то мальчишеское, даже на щеках и то, кажется, появилась смущенная розовина.

Лейтенант все понял, встал.

— Сколько всего будет человек, господин полковник?

— Военных, вместе с оркестром, — примерно двести.

— О-о! Это гораздо больше, чем мне говорили.

Семенова готовились встретить торжественно. Так торжественно, как раньше еще не встречали — чтобы встречу эту он запомнил на всю жизнь.

Атаман стоял на палубе «Киодо-Мару» и вглядывался в далекий берег, покрытый белыми квадратиками домов, то одним пальцем, то другим стряхивал с глаз мешающую смотреть налипь. Момент был торжественный — он возвращался в Россию.

Из гавани, хорошо видимой на фоне зеленых взлобков, испятнанных квадратиками строений, неспешно попыхивая трубой, к ним шел корабль. Озабоченный Таскни подскочил к атаману.

— Очень похоже на торжественную встречу, — произнес он, — только уж больно дырявая развалюха шлепает к нам... Не находите? Что у них там, посудины поприличнее не нашлось?

Атаман не ответил, приложил руку козырьком ко лбу, вгляделся в пыхтящий утюжок, направляющийся к ним.

— Если бы я знал, — проговорил он неуверенным голосом, — если бы... Думаю, что посудина нашлась бы... Но Меркуловы предупреждали нас с тобою, друг Таскин, чтобы мы повременили с приездом, а? Предупреждали. А мы не послушались их. Но ничего-о... Ничего. — Атаман сжал одну руку в кулак, потом сжал вторую, наложил кулак на кулак и сделал винтовое движение, будто гайку наворачивал на болт. — Вот что ждет неверных.

— Не надо было подкармливать их деньгами, золотом, — проворчал Таскин. — Нашими, между прочим, деньгами. И нашим золотом.

— Без тебя знаю, что надо и чего не надо, — поморщился Семенов. — Возьми-ка у кого-нибудь бинокль.

Сотрудники штаба, собравшиеся на палубе, толпились на почтительном расстоянии от атамана. Невыспавшиеся, мятые, зеленые от качки, они уже успели рассмотреть, что за судно идет к ним.

— Обыкновенный пароход с двумя пушками на носу, — сказал Таскину хорунжий Евстигнеев, — старая галоша, двумя плевками потопить можно, вымпел — пограничный...

— Бинокль для атамана, хорунжий! — приказал ему Таскин.

Через несколько секунд исчезнувший с глаз Таскнна хорунжий вновь материализовался — в руке он держал старый артиллерийский бинокль.

Атаман проворно вскинул бинокль к глазам, покрутил колесиком наводки, прилаживаясь к оптике, поймал «утюжок», неспешно топающий по морю, и неожиданно начал считать:

— Один, два, три, четыре... Сорок два, сорок три, сорок четыре, — продолжал считать атаман.

Через несколько минут он замолчал и с довольным видом повернулся к Таскину:

— На палубе — человек двести, не меньше. И оркестр. Достойная встреча. Выходит, Меркуловы образумились.

Вместо ответа Таскин неопределенно приподнял плечо и по-ребячьи потерся о него щекой.

— Хотя судно действительно — тут ты прав — галоша галошей. Только гаолян[80] на нем возить. Название его, — атаман вновь вскинул к глазам бинокль, — «Лейтенант Дыдымов». Кто такой лейтенант Дыдымов?

— Представления не имею, ваше высокопревосходительство, — подчеркнуто официально ответил Таскин, — наверное, обычный морской офицер, которого съели акулы.

— Тьфу! — отплюнулся атаман, хотел было отдать бинокль Таскину, но передумал и вновь поднес его к глазам.

На крейсере береговой охраны шло приготовление к встрече атамана. Фон Бах поднялся в рубку к командиру корабля.

— Пушки, что стоят у вас на носу, — действующие?

— Странный вопрос, господин полковник! — У лейтенанта от удивления даже дрогнуло лицо: как же пушки могут быть бездействующими? Губы у него расплылись в язвительной улыбке. — Конечно, при желании они могут стрелять и конфетами, изготовленными на фабрике какого-нибудь сибирского купца, но мои пушки предпочитают стрелять снарядами.

— И боезапас есть?

— Как на всяком военном корабле.

— Прикажите канонирам и фейерверкерам быть готовыми к бою.

На лице лейтенанта насмешливо дрогнула и поползла вверх одна бровь.

— Вы хотите, извините за выражение, раздолбать этот безобидный деревянный горшок?

— Это не ваше дело. Ваше дело — выполнять приказы.

Командир сторожевика подвигал головой из стороны в сторону — ему было неприятно, что этот похожий на сытого кота полковник, то ли немец, то ли австриец, называющий рядовых артиллеристов канонирами, а унтеров фейерверкерами, заставляют его воевать с гражданскими корытами и со штатскими людьми... Тьфу! Бровь на лице лейтенанта резко опустилась. Но он — военный человек и не имеет нрава ослушаться приказа.

— Желательно, чтобы пушки стояли с забитыми в стволы снарядами, — сказал фон Вах.

Нет, этот человек решительно не понимает, чем отличается морская черепаха от сухопутной... Лейтенант сделал протестующий жест.