Атаман Анненков - [10]
Вообще же кадровые офицеры идти ко мне в отряд избегали. Дело в том, что в колчаковской армии наиболее распущенными были именно офицерские полки. У нас к офицерам предъявлялись очень строгие требования, да и не было гарантий занять какой-то высокий пост. Отмечались случаи, когда прибывшие в отряд бывшие кадровые офицеры, побыв в полках простыми рядовыми, через 2-3 недели уезжали обратно к Колчаку. Причиной же чаще всего было нежелание служить под командой бывших вахмистров. У меня из рядовых были командиры Оренбургского, Атаманского, Четвертого полков, многие рядовые командовали сотнями.
Старых генералов я считал хламом. Такое убеждение у меня сложилось еще на германском фронте. Поэтому я отвергал всех старых генералов и назначал молодых командиров, чем удалось оздоровить свою армию. Тем самым вызывал недовольство в Омске. Меня вызвал Иванов-Ринов и стал упрекать в непослушании, а также разъяснять, что нашей общей борьбе с большевиками нужны опыт и мудрость. Замечу, что к тому времени в Омске уже вздыхали по поводу нерационального использования офицеров для комплектования офицерских полков. Теперь офицеров стало просто не хватать. И мое отношение к ним подверглось осуждению. Иванов-Ринов подчеркнул, что сейчас не время для разногласий. Тогда же он начал настаивать на переподчинении моего отряда 2-му Степному корпусу. Меня это не устраивало, и, побыв в Омске три дня, я вернулся в свой отряд, захватив с собой человек 500-600 добровольцев.
Дисциплина в отряде поддерживалась воспитательной системой и судебными репрессиями. Она, эта воспитательная система, включала изучение дисциплинарного устава, проведение бесед с солдатами и казаками, бесед по разъяснению целей борьбы. Издавались приказы и директивы, содержание которых сводилось к разъяснению целей борьбы с большевиками и возложению обязанностей на каждого командира разговаривать на эти темы с подчиненными. Необходимость борьбы с большевиками объяснялась главным образом тем, что они признавались незаконной властью.
В отряде действовали военно-полевые суды, состоявшие из офицеров. Имелись и офицеры-юристы. Кроме того, существовала специальная комиссия по рассмотрению некоторых дел. При их разрешении руководствовались прежними законами России, уставами о наказаниях, приказами начальника штаба Верховного главнокомандующего Сибири. Практиковались внесудебные расправы. Приговоры и решения утверждались мною, а приводились в исполнение той частью, от которой назначался наряд на данное дело. Так что порядок здесь соблюдался..."
Чтобы представить, что это был за "порядок" и каким образом он соблюдался, можно обратиться к одному конкретному делу.
В июне 1919 года по приказу Анненкова суду был предан поручик Пилло, которому предъявили бездоказательные обвинения в причастности к тайной преступной организации, направлявшей свою деятельность якобы на разложение казачьей дивизии. Однако суд вынес в отношении Пилло оправдательный приговор.
Недовольный таким оборотом дела Анненков издал специальный приказ. Вот он:
"Приказ партизанской дивизии Атамана Анненкова No 154
4 июля 1919 года с. Уч-Арал
"Утверждаю" приговор Пилло. Как самозванца и жида, опозорившего мундир русского офицера, опозорившего Георгиевский крест и вошедшего в дивизию с целью разложения партизан - повесить... Атаман Анненков".
Все объяснялось личной неприязнью атамана к еврейскому происхождению Пилло. Кстати, она, эта неприязнь, зафиксирована и документально. Приказ по дивизии от 9 мая 1919 года No 98 гласил:
"Командирам частей запрещаю принимать на службу солдат иудейского происхождения. Виновных буду отрешать от должностей, как не соответствующих своему назначению.
Атаман дивизии полковник Анненков".
Таковы представления Анненкова о законности. Впрочем, лучше предоставить возможность читателям судить об этом по его собственным комментариям.
"...Обычно я избегал интеллигентных офицеров. Один из таких - Пилло - был прикомандирован из Омского резерва чинов. По прибытии в отряд его зачислили в качестве рядового бойца. Спустя некоторое время во многих отрядах стали отмечаться случаи употребления наркотических средств, стала проявляться недисциплинированность. Очевидно, морфием или кокаином офицеров и рядовых партизан снабжал Пилло. К слову сказать, Пилло объявился в отряде как артист Аполлонский. С ним была артистка Истомина-Жизневская. Своим поведением они стремились к разложению дивизии разными способами, чем способствовали успеху неприятеля. Я приказал произвести у Пилло обыск, во время которого у него обнаружили кокаин, а также порядочное количество шприцев. Попутно с этим начали разбираться, кто он такой, поскольку никакого удостоверения своего чина Пилло не имел. Ему сделали поверхностный экзамен, дали солдатское отделение, но командовать он не смог. На наши претензии Пилло ответил, что с германской войны прошло уже много времени, и он забыл, как командовать. Дальше выяснилось: Пилло служил лишь обозным прапорщиком и не имел никаких особых заслуг. Суд его оправдал, так как Пилло отрицал обвинения во вредительстве. Но потому, что в отряде была масса случаев, когда солдаты под воздействием кокаина учиняли бесчинства и безобразия, ответственность за них я возложил на Пилло. Пилло повесили, а его соучастницу - артистку Истомину-Жизневскую - в 24 часа выдворили из района..."
Он возглавляет специальную лабораторию по изучению ядов. Действие ядов проверяется на заключенных, приговоренных к расстрелу. Высшим руководством страны поставлена задача: применяемые яды не должны быть распознаны… Он единственный, кто может сказать людям правду, но… все отравители заканчивают одинаково…
Эта книга — повествование о наиболее драматических событиях советского периода отечественной истории. Сюжеты книги воссоздают картину всеобщей подозрительности и жестокости, сопровождавших строительство социализма: крутые повороты в судьбах жертв репрессий — советских руководителей, военачальников, работников правоохранительных органов, каждый из которых был незаурядной личностью, процесс зарождения террора в государственном масштабе. Террора, который в обстановке «революционной целесообразности» быстро перерос в повсеместную практику массовых бессудных расправ. Образный язык, глубокое знание предмета повествования (авторы имеют за плечами большой опыт прокурорской работы), привлечение обширного массива архивных документов, многие из которых длительное время оставались неизвестными российскому читателю, позволяют воочию представить страдания человека, попавшего под пресс классового, пролетарского правосудия.
В декабре 1971 года не стало Александра Трифоновича Твардовского. Вскоре после смерти друга Виктор Платонович Некрасов написал о нем воспоминания.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.