Атаман А. И. Дутов - [22]

. Есть еще одно свидетельство, правда относящееся к начальному периоду существования сотни, о том, что в сотне вовсе не было цука¹⁵⁰. В то же время встречаются упоминания о некотором антагонизме между сотней и эскадроном¹⁵¹.

Мало что понимавшая в подготовке офицеров петербургская интеллигенция к «цуку» относилась весьма неодобрительно¹⁵², такие же настроения были распространены и в армейской среде (среди не кавалеристов), судя по всему, они передались части училищных офицеров. Как раз в год зачисления Дутова в училище его новый начальник Генерального штаба генерал-майор П.А. Плеве предпринял неудачную попытку искоренения традиций¹⁵³. Эта попытка встретила дружный отпор училищных офицеров и юнкеров. По воспоминаниям В.С. Трубецкого, «в Николаевском училище юнкера жили удивительно сплоченной кастой, и нравы там царили совсем особые. Дисциплина – адовая, а цук – из ряда вон выходящий, крепко вошедший в традицию. Говоря о традиции, я вообще должен сознаться, что другого такого учреждения, где сила традиции была бы столь велика, как в Николаевском училище, я нигде никогда не встречал… своим беспощадным цуком старшие закаливали младших, страшно дисциплинировали их, вырабатывали особую бравую выправку, по которой чуть не за версту всегда можно было узнать николаевца»¹⁵⁴.

Младшекурсники считались «сугубыми зверями», юнкера старшего курса казачьей сотни – «хорунжими», эскадрона – «корнетами». «Господа хорунжие» пытались привить своим младшим товарищам любовь к прошлому казачества и лихость. Основной традицией сотни был «ночной обход», во время которого происходило избрание старшим курсом группы наиболее авторитетных юнкеров – хранителей традиций из числа младшекурсников. Незадолго до выпуска юнкера старшего курса ночью выстраивались в сотенной спальне с шашками наголо и со свечами на их остриях и исполняли сотенную песню, после чего зачитывался приказ о назначении вместо выпускников новых «полковника», двух «войсковых старшин», двух «есаулов» и «хорунжего»¹⁵⁵ (по другой версии, «хорунжего» не было, а один из «есаулов» являлся еще и адъютантом сотни¹⁵⁶), на которых возлагалось соблюдение традиций и разрешение всех споров в сотне. Во время этой церемонии зачитывались стихи¹⁵⁷:

Серый день едва мерцает,

Скоро ночь пройдет,

Офицерство совершает

Свой ночной обход.

Впереди полковник бравый,

Вслед хорунжих ряд,

Жаждой удали и славы

Очи их горят.

Блещут шашки боевые,

Шпоры чуть звенят,

На погонах золотые

Звездочки горят.

Раздаются песни звуки

Храбрых казаков

Про великие заслуги

Дедов и отцов.

Про Азовское сиденье,

Вечную войну,

И Сибири покоренье,

И тоску в плену.

Запорожские походы

К туркам, полякам,

Покоренные народы

Храбрым казакам.

Мнится вольность удалая

В прежние века,

Сагайдачного, Нечая

Слава Ермака.

Слава вихря-атамана

И сквозь дым веков —

Бунты Разина Степана,

Бич бояр-купцов.

Русь! Гляди, какую силу

Казаки таят.

За Тебя сойти в могилу

Каждый будет рад.

Одно из наиболее ярких описаний поступления в училище оставил Е. Вадимов: «Нас – человек двадцать пять. Двадцать пять кадет одного и того же корпуса, которых ведет в военное училище последний раз сопровождающий своих питомцев кадетский офицер-воспитатель. Последний раз на наших плечах кадетские шинели и мундиры. Нас ведут к суровой юнкерской жизни. За спиною – семь лет крикливого, веселого, беспечного, самоуверенного кадетства… Впереди – строгая тайна знаменитой «гвардейской школы» и связанной с нею беспощадной кавалерийской тренировки в течение двух лет. Жутко и торжественно…»¹⁵⁸.

Поступив в училище, юнкера закреплялись за «дядьками» – старшекурсниками, как правило, из одного с младшими кадетского корпуса¹⁵⁹, которые обучали своих младших товарищей различным правилам и манерам. Один из куплетов училищной «звериады» (песни) описывал наставления старших¹⁶⁰:

А вам, кадетам, гимназистам,

Забыть давно уже пора,

Что вы уж больше не мальчишки,

А Славной Школы юнкера.

Юнкера должны были все знать о приставленном к ним «дядьке» или «корнете» – в какой полк он собирался выйти, кто его возлюбленная и т. д. Кроме того, за юнкерами закреплялись лакеи, которые должны были следить за внешним видом своих подопечных. Старшие юнкера неформально поощряли манкирование «некавалерийскими» предметами, но в то же время требовали от младших самого серьезного изучения шашечных приемов, езды, джигитовки, вольтижировки¹⁶¹, иппологии¹⁶² и т. п. Существовали и другие неписаные правила. Между однокурсниками и в училище, и после его окончания было принято обращение исключительно на «ты». При входе в помещение кого-либо из юнкеров старшего курса младшие должны были встать по стойке «смирно» до тех пор, пока им не будет разрешено сесть, и т. д. Младшие не могли ходить по одной из лестниц училища, которая называлась «корнетской».

Важной составляющей «цука» были вопросы об униформе и дислокации всех кавалерийских полков. Младшим необходимо было знать все об этом вплоть до мелочей. Причем нередко после весьма трудных вопросов старшие спрашивали: «Какие подковы в 4-м эскадроне лейб-гвардии Конно-Гренадерского полка?» Некоторые «звери» безуспешно пытались выяснить особенности подков лошадей именно этого эскадрона, спрашивали у старших и т. д. Правильным же был ответ: «Обычные». Излюбленным был также вопрос о том, что такое прогресс. Ответ на него явно высмеивал тот пиетет, с которым к этому слову относилась тогдашняя интеллигенция. Юнкеру следовало ответить, что «прогресс есть констатация эксибиция секулярных новаторов тенденции коминерации индивидуумов социал…»