Атака седьмого авианосца - [50]

— Нас не вызывали, господин адмирал.

— Так что — прикажете мне звонить в полицию и ждать, пока вы приедете?

— Именно так, господин адмирал. Надо подчиняться закону. Мы призваны защищать его.

На пергаментных синеватых щеках Фудзиты проступил гневный румянец, костлявый кулачок снова ударил по столу.

— Я никому не подчиняюсь! И не смейте мне указывать! Скажите лучше, где вы были вчера, когда банда негодяев напала на моих людей и женщину, которую они сопровождали?! Видели вы поблизости хоть одного полицейского, Росс?

— Нет, сэр.

— Господин адмирал, мы не поспеваем всюду. Вчера проводились демонстрации на Гинзе, пикетирование у ограды императорского дворца…

— Не надо мне рассказывать от трудностях токийской полиции — я их отлично знаю без вас. Я окажу вам содействие, — по губам Фудзиты зазмеилась усмешка, сбившая капитана с толку: он подумал, что найдет с неистовым стариком общий язык. Но Брент знал, что на уме у адмирала другое. — Да-да, я пойду вам навстречу! Я поставлю пулеметы у автомобильной стоянки, а в кабину каждого тягача, который подвозит необходимые «Йонаге» грузы, посажу по матросу с винтовкой! И тогда ваша полиция, получающая несуразно высокое жалованье, сможет, ни на что больше не отвлекаясь, бдительно охранять дамские сортиры в парке Уэно!

— Господин адмирал, это будет грубым нарушением закона. Пулеметы и автоматические винтовки не могут вноситься в пределы Большого Токио.

— Увидите, капитан, как они не могут! Превосходно смогут! И, предупреждаю, не пытайтесь мне воспрепятствовать! — морщины на лице Фудзиты стянулись в жесткую угрожающую гримасу.

Капитан обреченно вздохнул, но по голосу его было понятно, что он не собирается капитулировать:

— Господин адмирал, я знаю: ваш корабль — единственное, что заслоняет Японию от мирового терроризма. Без вас, без «Йонаги» мы все давно уже были бы под пятой Каддафи. — Фудзита кивнул и откинулся на спинку кресла. — Но, господин адмирал, ваше судно — это же не суверенное государство! В Японии есть законы, есть полиция, которая следит, чтобы они не нарушались, есть Силы самообороны. Вы не можете попирать и игнорировать законы страны! У вас нет на это права!

Фудзита, как обычно, принялся крутить и дергать седой волос на подбородке.

— Есть! Я — здесь последняя инстанция и высший судья. Я устанавливаю законы для «Йонаги». Я отдаю приказы своей команде, и, имейте в виду, капитан Кудо, никто безнаказанно не сможет напасть ни на одного из моих людей и ни одна смерть не останется неотомщенной. Вы же японец! — продолжал он, сверля капитана глазами. — Как же вы могли позабыть о священной необходимости мести?! Вспомните, чему учит «Хага-куре». — Он похлопал по кожаному переплету лежавшей перед ним книги. — «До тех пор, покуда враги, которым ты не отомстил, пляшут вокруг тебя, подобно демонам, ты обречен вкушать бесчестье и пить позор».

Капитан переминался с ноги на ногу, а когда заговорил, в голосе его звучало страдание:

— Вы несправедливы, господин адмирал. Я ничего не забыл и не мог забыть. Но граждане города Токио платят мне за то, чтобы я охранял закон.

Фудзита раздраженно отмахнулся.

— И на здоровье. Но предупредите своих коллег, чтобы не становились у нас на пути. Команда «Йонаги» ни к бесчестью, ни к позору не привыкла. Здесь служат самураи, которые чтят бусидо и следуют предначертаниям императора.

— Император готовится к хогьо.

Брент, прилично говоривший по-японски, не понял последнего слова, но по смыслу разговора и по выражению лица капитана догадался, о чем идет речь. «Хогьо», очевидно, выражало высшую степень почтения и применялось исключительно по отношению к Сыну Неба старыми японцами, еще чтившими древние обычаи. На корабле говорили по-английски. Фудзита ревностно следовал этой традиции, которая повелась еще с конца прошлого и начала нынешнего веков — с той поры, когда создавался японский флот, взявший себе за образец флот британский, а в качестве инструкторов — британских офицеров. На «адмиральском верху» вообще почти никогда не слышалась японская речь, однако Брент бывал и в кубриках, и в орудийных башнях, и на ангарной палубе, а потому научился различать три степени почтения — при обращении к нижестоящему, в беседе с равным и с тем, чье положение выше. В английском, естественно, не имелось эквивалента для понятия «хогьо», и трепет при упоминании императора заставил капитана перейти на родной язык и использовать четвертую и высшую степень, применяемую только по отношению к микадо. Он никак не мог позволить себе сказать «Император при смерти» или «Дни императора сочтены».

Фудзита, однако, ломать себе голову над иносказаниями не стал:

— Это невозможно. Он — бог, а потому просто перейдет в другое существование. Вам бы надо это знать.

— Да, конечно, господин адмирал. И тем не менее он — готовится к хогьо.

— Наследный принц Акихито следует бусидо так же неукоснительно, как его августейший родитель. Он будет верен традиции, — адмирал снова похлопал по переплету «Хага-куре». — Япония никому не покорится.

Кудо снова принялся беспокойно переминаться с ноги на ногу, и Брент понял, что, не кончив своего щекотливого дела, он не уйдет. «Этот капитан — не робкого десятка», — подумал он. А Кудо взглянул прямо на него: