Ася находит семью - [27]
МЫ НАШ, МЫ НОВЫЙ МИР ПОСТРОИМ!
Нижняя надпись уже не первый раз смущала Ксению:
ДЕТИ, ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА!
Она и сейчас хотела спросить Дедусенко: «Не пахнет поповщиной, на ваш взгляд?» — но та не смотрела на Ксению, а склонилась к ребятам, обняла обоих. Обняла и сказала:
— Ну, храбрецы, вступаем в неведомую страну!
В комнате Ксении стоял большой рояль, на нем фарфоровый мопс и статуэтка: пастух и пастушка. Выше красовался плакат:
ГРАЖДАНЕ, СДАВАЙТЕ ОРУЖИЕ!
— Поверите, товарищ Дедусенко, днем к себе и не заглядываю… — Ксения поспешила сдвинуть безделушки в дальний угол рояля, на пыльной поверхности которого сразу обозначились ярко-черные полосы. — Руки не доходят повыкинуть это мещанство. — Она ударила ладонью об ладонь, отряхивая пыль. — Досталась мне обстановочка от параллельной дамочки…
Ася оживилась. Она не преминула щегольнуть перед Шуркой своими познаниями:
— Параллельные дамы — это, например, французская и немецкая. Разговаривают с институтками каждая на своем языке.
Татьяна Филипповна сказала:
— Так пойдемте, Ксения!
— Пошли! Только, товарищ Дедусенко, если можете, зовите меня при всех Ксенией Петровной.
— А меня… Меня, мама, не Шуриком, а Шуркой.
— Слушаюсь, — улыбнулась Татьяна, поняв, что с этой минуты она сама для всего мира больше не Татьяна, а Татьяна Филипповна.
Столовая, расположенная в первом этаже, напоминала трапезную монастыря. Толстые стены, глубокие проемы окон, длинные столы и скамьи. На столах в ожидании едоков стояли, сгрудившись, жестяные кружки и стопки таких же тарелок. Там, где дети уже примчались к завтраку, воспитатели накладывали из кастрюль на тарелки жидковатое картофельное пюре, разливали из объемистых медных чайников темный, не заправленный молоком кофе. Из кружек поднимался белый, густой на холоде пар. Был виден и парок дыхания. Не дожидаясь горячего, ребята жадно расправлялись с хлебом.
Ксения подвела Асю и Шурика к пустому столу.
— Потерпите. Пойду добывать вашу долю. — Прежде чем отойти, она указала Татьяне Филипповне на длинноволосого молодого человека, выходившего из кухни: — Бывший латинист. Нанялся воспитателем…
Длинноволосый воспитатель, оставшийся не у дел с тех пор, как в гимназиях упразднили латынь, видно, чувствовал себя в новой роли прескверно. Напряженно вытянув перед собой руки, он нес поднос с хлебом. Подойдя к столу, по которому его подопечные нетерпеливо колотили ложками, он быстро поставил на середину поднос и отскочил, словно от горячей плиты. Дети — и мальчики и девочки — бросились к хлебу. Кто был сильнее и обладал наметанным глазом, хватал кусок получше. Из-за одной горбушки просто передрались.
Шуркина шершавая рука непроизвольно отыскала Асину, вцепившуюся в край скамьи.
— Гляди, чудища…
Облик детдомовцев и впрямь был устрашающим. Локти и колени мальчишек выглядывали из прорех. Зеленые камлотовые платья девочек, рассчитанные на пелеринки и накрахмаленные нарукавники, оставляли руки голыми. На плечи накидывалось что попало: платок так платок, полотенце так полотенце.
«Белые пелеринки!» — подумала Ася и принялась сводить про себя счеты с Варькой.
Шум за столом латиниста утих, все наслаждались хлебом. В столовой появился новый табун детей. Приведшая их пожилая воспитательница в длинном старомодном платье с зачесанными вверх — валиком — седыми волосами, со странно испуганным лицом поспешила в кухню, а ее питомцы расселись вокруг стола, стоявшего в центре, и принялись по нему барабанить.
«Порядочек», — не без ехидства покосилась Ася в сторону Татьяны Филипповны, всю дорогу воздававшей хвалу разумному режиму детских учреждений.
Из кухни с подносом, нагруженным хлебом, вышла седовласая воспитательница.
— Господа, не будем дикарями! — еще издали взмолилась она.
Но «господа» повскакали со своих мест и потянулись к хлебу.
С грохотом опрокинулась скамья. Татьяна Филипповна метнулась в самую свалку.
— Может быть, действительно не будем дикарями? — прогремела она, не соображаясь с акустикой помещения. — Не смейте трогать!
От неожиданности дети прекратили возню, уставились на незнакомую им женщину, вдруг овладевшую подносом, поднявшую его над головой.
— Все по местам! — потребовала Татьяна Филипповна.
В опыте ее собственного полуголодного детства имелся испытанный способ дележки. Один из ребят закрывает глаза, другой, ткнув пальцем в любую из порций, спрашивает: «Кому?»
— Садитесь же, — повторила Татьяна Филипповна. — Сейчас все поделим.
Однако не тут-то было.
— Тетка! Отдавай хлебушек, — понеслось со всех сторон.
— Не твой! Казенный.
— Не имеешь права, буржуйка! Ишь чистюля нашлась…
Если бы не помощь подоспевшей Ксении, поднос был бы вышиблен из рук. К счастью, страх обронить хоть одну драгоценную крошку останавливал даже самых отчаянных.
Не дав «башибузукам» опомниться, Ксения сунула каждому в руку по ломтю, но одна детская ладонь осталась пустой: кто-то ухитрился захватить двойную порцию хлеба. Пострадавшая девочка завыла в голос. Воспитательница в старомодном платье стояла в стороне, обиженно поджав губы.
Ксении, чтобы «возместить убытки», пришлось пойти за собственной порцией хлеба. Сев возле сына, пытаясь казаться хладнокровной, Татьяна Филипповна молча распекала себя:
