Астровитянка. Книга I. Космический маугли - [83]

– Как же этому можно не верить? – удивился кто-то. – Вот же она – колба с колебаниями цвета!

– Для того чтобы увидеть истину, надо, как минимум, захотеть это сделать… – сказал профессор Цитцер. – Современники Галилея отказывались смотреть в его телескоп на небо, чтобы не поколебаться в своём мнении… Человеческие предубеждения твёрже алмаза. Пусть химик Белоусов скажет спасибо, что его не сожгли на каком-нибудь священном научном костре…

Лишь в 1959 году открывателю колебательной реакции удалось напечатать одностраничный реферат в сборнике по радиационной медицине, видимо нерецензируемом. После чего, обиженный, он прекратил попытки преодолеть неверие рецензентов-консерваторов. Но слухи об удивительном открытии распространились, им заинтересовался Анатолий Жаботинский, который в 1964 году детально исследовал колебательный химический феномен.

Знаменитая химическая реакция, носящая сейчас имя Белоусова-Жаботинского, оказалась поворотным пунктом в современном мировоззрении, основанном на понятиях самоорганизации, открытых систем, колебательных реакций и структурообразующих неустойчивостей. Я лично считаю, что это редкий случай, когда одностраничная работа заслуживает Нобелевской премии.

На столе колба прекратила цветовые игры.

– Что с ней случилось, сэр? – спросил кто-то.

– Кто скажет, что с ней произошло? – Профессор умело перепасовал вопрос аудитории.

– Она исчерпала свои ресурсы, – поднял руку и ответил длинный парень из Ордена Совы. – Чтобы реакция шла постоянно, нужна открытая система с непрерывным подводом свежих веществ и отводом конечных продуктов…

– Совершенно верно, колба проголодалась и умерла, как живой организм, – подтвердил профессор Цитцер. – Давайте-ка посмотрим на уравнения этой замечательной реакции…

На лекциях по астрономии профессор Гутт рассказывал о взглядах античных философов и о революции Коперника. Потом он нырнул в космологические теории Эйнштейна, Ситтера и Фридмана. Студенты узнали, что разбегание галактик открыл Слайфер, а Хаббл обнаружил, что скорость их разбегания растёт с расстоянием.

Никки многое уже изучала раньше, но всё равно слушала внимательно.

На очередное занятие профессор Гутт не вошёл, а влетел, метая глазами хмурые молнии. Он держал в руке тот самый номер журнала «Юный астроном».

– Космология – древнейшая наука! – нервно начал лекцию профессор Гутт. – Тысячи наблюдателей и теоретиков сотни лет по крупицам собирают достоверные факты и скрупулёзно развивают модели, которые в будущем – я глубоко верю в это! – должны превратиться во всеобъемлющую картину нашего мира. Это громадная и трудная работа… в настоящее время насчитывается всего с десяток теоретиков, способных понять современные математические модели Вселенной.

Профессор перевёл дух и раздражённо продолжил:

– В космологическую теорию раздувания вакуума вложил много сил и ваш покорный слуга. Поэтому мне очень неприятна наивная попытка зачеркнуть эти титанические усилия и предложить взамен обоснованных научных моделей скороспелую и непроверенную схему, привлекательную лишь внешне.

Тут профессор поднял журнал повыше:

– Вдвойне грустно, что такая попытка исходит из Колледжа, что одновременно подвергает сомнению и качество нашего обучения… Я говорю о статье мисс Гринвич в последнем номере «Юного астронома».

– А что там неверно, профессор? – радостно осклабился Гейлорд. – Не могли бы вы пояснить детальнее?

– Вся статья – просто слова, – расстроенно сказал профессор, – так наука не делается, дорогие мои. Я понимаю, что компьютер Колледжа, поддавшись на примитивную логику этих рассуждений, поставил мисс Гринвич высокий балл за ответ по космологии и спровоцировал интерес журналистов. Но компьютер не может по-настоящему глубоко оценить реалистичность физической модели, не сводимой к логической схеме. Поэтому я не согласен с решением Вольдемара. Я не стал оспаривать его оценку после экзаменов – было уже поздно, да и это могло бы бросить какую-то тень на бесспорно выдающийся общий экзаменационный результат мисс Гринвич…

Но сейчас! – Он потряс в воздухе журналом. – Я вынужден со всей категоричностью заявить о том, что эта гипотеза – порождение фантазии юного человека, не знакомого с современной наукой. Мисс Гринвич, – рассерженный профессор обратился прямо к Никки, – я запрещаю вам распространять и пропагандировать свою детскую теорию!

– Как быть со свободой слова, профессор? – удивилась Никки.

– Не передёргивайте! – сварливо возразил Гутт. – Речь идёт о школьных занятиях. Я – преподаватель и оцениваю уровень ваших знаний в астрономии. Если вы будете высказывать неправильные взгляды, то я поставлю вам низкую оценку и не переведу на следующий курс. Если вы будете упорствовать в своих заблуждениях, то… судьбу студента, отказывающегося учиться по программе Колледжа, решает директор!

В аудитории повисла тишина. Профессор применил оружие максимального калибра.

– Вернёмся из мира фантазии к реальной Вселенной. Я не могу больше тратить время лекции на легковесную статью, у нас много реалистичных космологических теорий для обсуждения на наших занятиях.

– Сэр, – миролюбиво сказала Никки, – раньше я полагала, что реалистичных теорий не может быть много, такая теория должна быть одна. Но, собственно, я хотела спросить: какие космологические проблемы вы считаете самыми важными?