Полумрак. Уютно пыхтит кофевар, в такт ему тихо поскрипывает обитое кожей кресло, на котором любит качаться Сюзан. На мониторе переплетаются кривые спектров каменной планетки, чей тусклый полумесяц уже не помещается в широкое окно рубки. Руки Сюзан, подсвеченные мигающими огнями, колдуют над пультом пилота; я – бездельничаю и смотрю на её профиль, на тёмную шевелюру, в которой поблёскивает неожиданная пёстрая прядка из каштановых, рыжих и даже белых волосков.
Динамик пошуршал, похрустел и вдруг запел-заговорил тонким детским голосом забавную песенку… – считалочку, что ли?
Чей нос? – Саввин!
Куда ходил? – Славить!
Что выславил? – Копеечку!
Что купил? – Пряничек!
С кем съел? – С мамой…
Тут и мама-Сюзан удивлённый голос подала:
– В первый раз слышу эту прелесть!
– Я тоже, – хмыкнул я. – И где только Никки выкапывает такие древности?
– Айван! – сказала Сюзан, не поворачивая головы. – Мы будем на мысе Канаверал в полдень пятницы по восточному времени. Чем займёмся в первую очередь?
Айван – это я.
– Выбирай сама: нужно сдать железо, срочно расконсервировать дом и маниакально кропать то-олстый отчёт за все шестьдесят месяцев полевой работы.
– Фу, гадость! – фыркнула Сюзан. – Лучше так: все срочные дела сложим в кучку, в кучке сверху сделаем ямку. Потом туда плюнем, а сами – тихонько, на цыпочках – за дверь и в машину. Через час снимаем номер в «Хилтоне» с окном на залив – как в прошлый раз – и сразу купаться! Волна пахнет тропиками, шелестит тёплая позёмка песка, и жизнь хорошеет на глазах…
– Гениально!
– Вечер проводим на веранде ресторана под пальмовой крышей. Мясо с кровью – прямо с углей, под солёный морской бриз и ледяное сухое вино. Потом, поддерживая друг друга, поднимаемся в комнату, которая освещена лишь луной и прибоем, и…
– Эй-эй, дальше не надо!
– …и море шумит в распахнутую дверь балкона и машет на нас длинными занавесками, а белые барашки ночного шторма видны прямо с подушки… Утром кофе пьём на лоджии, полной солнца и ветра, под крики чаек Тампы… О боги! Я мечтала вернуться к нашему морю все эти длинные марсианские годы…
Сюзан зажмурила глаза, и что-то даже блеснуло в её ресницах.
– Держись, Сюзан, осталась всего неделя лёту! Будет тебе море – с чайками и пеликанами! – От сочувствия и в моём горле защипало. – А пока – притащу-ка я кофейку моему бравому капитану…
Сюзан грустно вздохнула мне вслед:
– Возьми зелёную кружку, там магнит посильнее.
Я принёс кофе, примагнитил его на пульт и нежно поцеловал свою усталую душеньку-пилота сначала в темечко, а потом в шею. Сюзан быстро обняла мою голову одной рукой и крепко чмокнула в небритую щёку. О Ганимед! Как этой женщине удаётся всегда так умопомрачительно пахнуть?..
– На ваши драгоценные измерения, штурман… – к Сюзан вернулась властность командира, – осталось две минуты, и начинаем орбитальный манёвр. Пройдём по касательной, так что возьмёшь ещё качественный скан поверхности.
«Какой удачный день – по дороге домой случайно заметить М-астероид с двумя спутниками. Мы не смогли найти такого симпатягу за все пятьдесят вылетов в Главный Пояс… и вот – на самом его краю, так близко к Солнцу… – в который раз с энтузиазмом подумал я и сел в кресло. – Нелли будет вне себя от счастья, это такой козырь для неё…»
– Надо было всё-таки доложиться на базу, – взыграла во мне лояльность.
– Ты что, не знаешь доктора Пфаффа? – усмехнулась Сюзан. – Такая волокита начнётся – планы, согласования, одобрения… и пролетает твой тройной астероид, махая платочком. Мы ведь даже не высаживаемся, только тесное сближение… Тридцать секунд до начала манёвра. Ты пристегнул Никки?
– Да, конечно. – Я глянул на боковой монитор. Наша девочка-белочка что-то рисовала, сидя в кресле с высокой спинкой.
– Десять секунд… пять…
И тут в воздухе зародилась странная вибрация. Она быстро усилилась и навалилась низким гулом. Я по-настоящему испугался:
– Дьявол! Что это?!
– Не знаю! – растерянно выкрикнула Сюзан.
Гул сорвался в невыносимый вой и сверлящую боль в ушах. Во рту замозжило металлическим вкусом. В пульте и стенных панелях затрещали и заискрились бешеные разряды. Контрольные индикаторы стали гаснуть целыми секторами. Сюзан лихорадочно пыталась что-то сделать, выправить – но всё было прах: с пульта исчезли огни корабельного компьютера, потом потухли сигналы от двигателей и реактора. Свет в рубке погас, даже аварийный, от батарей! Громкий треск и искрение в стенах тоже прекратились: за считаные секунды живой тёплый корабль превратился в неуправляемую глыбу металла, рубка освещалась лишь холодным светом астероида, и край его серого широкого серпа целился в наш беспомощный корабль, не успевший сделать поворот. Беда! Беда!
– Никки! – Я вскочил и рванул дверь в жилой отсек, но овальный стальной люк был невозмутим, как приваренная плита, как створка закрытого сейфа.