Астрид и Вероника - [10]

Не знаю, вложил ли мой дед душу в постройку этого дома, но хочется верить, что да. Я стараюсь думать, что он построил этот замечательный дом из любви к единственному сыну, потому что хотел подарить ему чудесный вид на окрестные просторы, и душистые луга, усыпанные цветами, и плодородные поля, на которых росли картофель и васильки, и густые леса, дарившие запасы дров на зиму. Да, мне хочется верить, что дом дед выстроил из любви. Деда я совсем и не знала, он умер до моего рождения. И мне неведомо, огорчила бы его участь, постигшая этот дом, его подарок. Расстроился бы дед, узнав, что его единственный сын не стал фермером и не любил землю и что деньги утекали из его изнеженных рук, точно вода? Огорчило бы деда, что его единственной внучке остался лишь ветшающий дом? Мне-то кажется, что все идет своим чередом, иссякает, движется к концу, и это правильно.

Но когда и где было начало, исток? Все эти годы, лелея память о маме, я, кажется, считала истоком тот летний день и ее прощальный взгляд, то, как она уселась в коляску, не обернувшись. Да, тот день положил конец всему хорошему, что я знала, тот день оборвал саму жизнь. В тот день началось мое вековечное одиночество. А теперь я размышляю, ворошу прошлое и думаю — а вдруг никаких этих поворотных вех и рубежей нет? Начала и концы — нечто неопределенное, зыбкое, они сдвигаются и переплетаются, и в этих длинных цепочках событий какие-то звенья обретают значение и важность, а другие — мимолетны и тают, испаряясь из памяти, но на самом деле все они одинаково весомы. И то, что кажется решающим мгновением, — всего лишь звено, соединяющее прошлое и будущее.

Глава 6

Боль не желает быть одна,

Товарок себе ищет…[6]

Астрид затихла столь же внезапно, как и заговорила, и они обе вновь молчали в неподвижности — старуха лежала на спине, а Вероника сидела, обхватив колени, и смотрела на реку. Вероника не знала, бодрствует Астрид или спит. Глаза закрыты, грудь мерно вздымается в такт дыханию, руки все так же сложены крест-накрест. Наконец разморило и Веронику, она прилегла, зажмурилась и задремала. Она сама не поняла, сколько проспала, а потом резко пробудилась и увидела, что Астрид стоит у самой кромки реки, сцепив руки за спиной, и смотрит на воду. На поляну уже наползла тень, солнце ушло. Вероника поднялась, застегнула куртку, стряхнув с нее прилипшие листья и травинки, и, не сговариваясь, они с Астрид двинулись в обратный путь. Они вновь шли молча, и каждая размышляла о своем. Вот свернули на проселочную дорогу, миновали местную лавку. Вероника спросила:

— Вам ничего не надо купить?

Астрид покачала головой, и они зашагали дальше.

Вероника вернулась домой, когда уже пробило три. Странно, но после прогулки она не устала, как опасалась, а, наоборот, удивительным образом взбодрилась — все чувства словно стали острее. Весь остаток дня Вероника просидела за работой, читала, делала выписки. Так она проводила закат — солнце долго тянуло длинные свои лучи над полями и лесом и лишь потом неохотно ушло за горизонт. Вероника наскоро перекусила галетами с сыром и запила их вином. Там же, за столом, она и задремала, уронив голову на руки, — но ненадолго, вскоре проснулась и перебралась наверх, в спальню, где рухнула на кровать в чем была и забылась беспокойным сном. Туманные, обрывочные сновидения наслаивались друг на друга. В конце концов Вероника вернулась в кухню и некоторое время сидела, уставясь в окно. Серая ночная муть сгустилась, потом посветлела. Вот запели первые утренние птицы. С рассветом Вероника вновь принялась за работу.

Стоило ей оторваться от дела — и взгляд неизменно упирался в соседский дом. Тот смотрел на Веронику темными окнами сквозь белесую взвесь утреннего тумана.

Вдруг Вероника краем глаза уловила какое-то движение. Присмотрелась. В тусклом пасмурном свете Астрид медленно брела через поле прямо к Веронике. Она была одета как вчера и ковыляла неуверенно, словно опасаясь споткнуться и упасть. Вероника не шелохнулась, лишь наблюдала за ней, пока наконец на крыльце не раздались шаги гостьи и робкий, едва слышный стук в дверь: тук, тук — и тишина. Когда Вероника отперла, Астрид уже спустилась ступенькой ниже, будто передумала и намеревалась уйти. Но при виде хозяйки она поднялась обратно, нервно потирая руки.

— Может, захотите угоститься у меня кофе после обеда, — произнесла старуха. Она будто не решалась посмотреть Веронике в лицо и то и дело опускала взгляд в пол. — Я бы вафли спекла. — Астрид помолчала. — Они вроде блинов. — Снова молчание. — Но не совсем. — Тут Астрид опять подняла глаза, дернула плечом и неуверенно улыбнулась. — Мы, бывало, всегда пекли вафли на Марию Бебёдельсдаг на Благовещенье. Оно двадцать пятого марта. Уж не знаю почему, а только на Благовещенье все именно вафли пекли. — Помолчала. — И чего это я к вам с вафлями… не знаю. У вас, поди, своих дел полно. Может, в другой раз зайдете, — совсем тихо прибавила она.

Старуха попятилась, но Вероника шагнула вперед и тронула ее за руку.

— Я с удовольствием, — сказала она.

— Тогда в три часа вам удобно будет? — спросила Астрид и, дождавшись согласного кивка, побрела обратно, не оборачиваясь.