…И разгорается день[1].
Всю дорогу ее преследовали ветер и пурга, но с наступлением темноты ветер утих и снегопад прекратился.
Было первое марта. Она выехала из Стокгольма еще в сумерках, которые плавно и незаметно перетекли в ночь. Дорога затянулась, зато у Вероники с избытком хватило времени на раздумья. Или на то, чтобы избавиться от мыслей.
У церкви она съехала с шоссе, потом двинулась по узкой крутой дороге в гору и наконец свернула на проселок. После того как прошел снегопад, ни одна машина не успела еще нарушить снежную белизну, укрывшую землю, и белое, чистое, нетронутое полотно простиралось между утрамбованными сугробами на обочине. Вероника вела машину медленно, чтобы глаза привыкли к темноте. Она уже знала, что на вершине холма всего два дома, и вот теперь различила их силуэты на фоне неба — оба темные, ни единого огонька.
Миновав первый дом, она съехала с проселка — покатила прямо по снежной целине и во двор второго дома. Поставила машину у крыльца. Здесь к приезду Вероники расчистили дорожку, но с тех пор ее уже запорошило свежевыпавшим снегом, и она едва виднелась — будто продолговатая вмятина на белом одеяле. Выйдя из машины, Вероника увидела стебельки сухой травы, торчащие из-под снега, и ледяные проплешины на дорожке. Осторожно, стараясь не поскользнуться, Вероника ходила туда-сюда, разгружая вещи. Она вносила коробки и сумки из багажника и с заднего сиденья в дом. Тишину нарушал только скрип снега под ногами. Фары Вероника не выключила, и они ярко освещали ее темные следы на белом снегу.
Вероника сновала взад-вперед по световому тоннелю, образованному лучами фар в ночной темноте, а за пределами этого тоннеля безмолвно возвышался второй дом. В сухом морозном воздухе с губ Вероники срывались маленькие облачка пара. Безлунное, беззвездное небо в вышине казалось бесконечным. Веронике мерещилось, будто она попала через тоннель в мир полнейшей тишины.
В ту ночь она лежала в постели, едва узнавая свое тело, словно ставшее незнакомым, — в доме, который еще не привык к ней. Вероника словно затерялась в безмолвии, тьме и невесомости.
Наутро солнце едва пробивалось сквозь плотную хмарь в белесом небе. Вероника раскрыла окно, и в комнату ворвался легкий ветерок — он веял морозцем и сулил новый снегопад. Вероника запахнула красный халат на груди и выглянула в окно. Она все еще думала о проделанном пути, но старалась мысленно не возвращаться к исходной его точке. Вместо этого она принялась вспоминать другие, прежние путешествия. Приезжаешь в незнакомое место, распаковываешь багаж, обустраиваешь временное жилье там, куда тебя занесло… Во всех этих поездках не менялось только одно: отец — ведь Вероника всю жизнь ездила вместе с ним. А это, нынешнее путешествие отличалось от прежних. Раньше она неизменно путешествовала с отцом, рядом с ним, при нем, опираясь на него, — куда его назначали по службе, туда они и отправлялись. С тех пор как мать ушла, они всегда были вдвоем. И почему-то любой, пусть даже самый экзотический край воспринимался лишь как очередная, промежуточная остановка в их с папой странствии. Однако теперь отец изменился — в декабре Вероника навестила его в Токио и убедилась, что у него своя, отдельная жизнь. Они перестали быть друг другу попутчиками. И новое путешествие Вероника проделала в одиночку — уже не путешествие даже, а побег. Бегство без цели. Собственная жизнь теперь напоминала Веронике этот утренний зимний свет, зыбкий и неверный, повисший в белой пустоте.
Затворив окно, Вероника не оторвала взгляда от заснеженных далей — отсюда были видны не только река и деревня, но и леса и горы на горизонте. Седой древностью веяло от них — от источенных ветрами и снегами горных вершин, от недвижных молчаливых озер и медлительных рек. Земля эта рожала скудно и требовала тяжкого труда.
Бледный утренний свет отчетливо обрисовывал поле и дом напротив. Сейчас, при свете, дом казался больше, чем накануне вечером, когда он словно растворялся в темноте. Основательное, крепкое деревянное строение, некогда, похоже, крашенное в желтый, — с течением времени дом выцвел до блекло-серого и теперь сливался с небом и снегами. Темными глазницами глядели пустые окна. Никаких признаков жизни.
У плиты Вероника обнаружила дрова — даже заботливо нащепанная растопка и та нашлась, выложенная поверх крепких толстых поленьев. Разожгу огонь, решила Вероника, и поставлю электрочайник — кофе сварить. Когда все было готово, она устроилась за столом, грея руки о кружку и слушая, как разгораются и потрескивают поленья.
Приехала она сюда наобум, сама не зная, на какой срок, и с собой привезла лишь несколько сумок и коробок, в основном книги и диски. Она так внезапно приняла решение уехать, что не успела толком собраться — вещи складывала впопыхах. Да и было ли решение? Скорее, бессознательный порыв. Вероника не строила планов, ничего не продумала толком, но тело и разум каким-то образом сделали за нее все, что требовалось, и вот она здесь — в этом белом безмолвии.
