Астральное тело холостяка - [3]

– Отсутствие жены не означает отсутствия детей, – резонно заметила гостья.

Вдруг из коридора послышались грохот, звон, топот. В холл влетела взъерошенная Демьянка, таща в зубах игрушку.

– Крыса! – взвизгнула бабка. – О великие боги Олимпа!

– Она плюшевая, – объяснил я и попытался отнять у псины игрушечную мышь.

Демьянка ловко увернулась и унеслась.

– В квартире нет детей, – повторил Борис.

– Зато здесь живет пес, – заметила госпожа Розалиус, – что намного хуже малолетнего ребенка, у которого всего две ноги. У пса же их четыре, и все топают. Наденьте на него тапки. На бесшумном ходу.

– На кого? – опешил Борис.

– На вашего кобеля, – уточнила соседка.

– У нас девочка, – поправил я.

– Половая принадлежность источника шума меня не интересует, – хмыкнула дама, – просто устраните помеху моему творчеству.

– Сомневаюсь, что для собак выпускают домашнюю обувь, – протянул Борис.

– Существует магазин «Тихий дом», – заявила пожилая дама, – там приобретете нужное. Не желаю слышать топот! Я работаю! У вас есть два часа. Если по истечении сего времени мешающий мне дискомфорт не исчезнет, вызову Григория Алексеевича.

Высказавшись, Эмма Эмильевна развернулась и ушла, забыв попрощаться.

– Кто такой Григорий Алексеевич? – спросил я. – Боря, вы в курсе?

– Понятия не имею, – пожал плечами секретарь.

– Хм, есть, оказывается, на свете какой-то великий и ужасный Григорий Алексеевич… – засмеялся я.

– Некоторые люди с возрастом делаются чудными, – вздохнул мой помощник. – Ну как ей может досадить беготня Демьянки? В доме прекрасная звукоизоляция. И сейчас без пяти час, то есть ясный день, а не поздний вечер или ночь. Полагаю, что нам не нужно подчиняться приказу престарелой леди. Чего ради ехать в магазин «Тихий дом»? В это время мы имеем полное право даже работать перфоратором.

– Без пяти час? – опомнился я. – Мне пора, скоро клиентка появится.

– Идите, Иван Павлович, а я уберу осколки вазы, которую, похоже, кокнула Демьянка, – пригорюнился Борис.

– Почему вы думаете, что собака разбила какую-то вещь? – удивился я.

– Перед тем, как она ворвалась в холл, из коридора донеслись грохот и звон, – напомнил Борис. – Полагаю, это погибла напольная ваза, которая стояла у входа в ваш кабинет.

Я обрадовался:

– Серо-голубая пузатая бадья, на которой изображены не пойми кто с треугольными головами?

Борис пошел в коридор и сообщил оттуда, слегка повысив голос:

– Увы, да.

– Отлично! – заликовал я. – Сей предмет был приобретен Николеттой на благотворительном приеме, который ее заклятая подруга Кока устраивала для спасения австралийских зебр.

Борис вернулся в холл и удивленно спросил:

– А в Австралии живут зебры?

– Нет, конечно, – развеселился я. – Но это не смутило Коку. Она арендовала ресторан, созвала журналистов, разных знаменитостей, а также художников и скульпторов. Мало кому известные деятели искусств пожертвовали свои произведения, селебрити их купили, деньги передали в фонд спасения зебр Австралии, о мероприятии написали газеты-журналы. Звезды пришли на вечеринку, чтобы засветиться в прессе, живописцы-скульпторы преследовали ту же цель, Кока жаждала славы благотворительницы, это сейчас модно. Все гости остались довольны, а что чувствуют зебры, никто не знает. Николетта приобрела на редкость уродливую вазу. Поставить ее у себя в особняке маменька не пожелала, но и выбросить «красоту» рука у нее не поднялась. И что она сделала?

– Подарила ее сыну, – усмехнулся Борис.

– В яблочко! – кивнул я. – На беду, день моего рождения пришелся на следующий день после мероприятия, и моя добрая матушка торжественно вручила мне вазу со словами: «Ваня! Это уникум, работа великого Родена, специально для тебя ему заказывала».

– Разве француз ваял вазы? – удивился Борис. – Я всегда считал его скульптором. И Франсуа Огюст Роден скончался в начале двадцатого века.

– Вы во всем правы, – сказал я. – Но объяснять такие тонкости, как и вообще что-либо, Николетте не стоит. Естественно, мне пришлось взять презент и рассыпаться в благодарностях. Я поместил вазу именно в коридоре в надежде, что она вскоре разобьется.

– Давно заметил: чем страшнее вещь, тем дольше она служит хозяину, – хмыкнул Борис. – Но в конце концов «красавица» завершила свой земной путь.

– Чрезвычайно рад сему обстоятельству, – улыбнулся я, сняв с вешалки куртку. – Все, мне пора в офис.

Глава 3

– Моего отца Игоря Семеновича Сидорова убили, – заговорила потенциальная клиентка, усаживаясь в кресло, – а местные сыщики этого не признают. Сначала они даже заикнулись, что произошло самоубийство. А это категорически невозможно, суицид исключен. У меня нет претензий к начальнику полиции Бойска, он хороший человек… Ох, забыла сказать: мой папа был настоятелем местного храма, его второе имя отец Дионисий. Так что суицид исключен. И в случайную смерть я не верю. Но понимаете, у главного полицейского нашего околотка есть вышестоящее руководство, и вот оно изо всех сил пытается представить кончину священника как несчастный случай. Почему? Не хотят шума. Извините, я, наверное, путано говорю. Очень нервничаю…

Я внимательно слушал посетительницу, возраст которой оказалось трудно определить. Лицо Сидоровой было без морщин, но одежда никак не подходила молодой женщине – на Екатерине длинное, почти до пят, темно-серое, смахивающее на балахон платье, застегнутое у горла на пуговицы. Волосы ее уложены в прическу, которую любят балерины и артистки цирка, то есть собраны в тугой пучок на затылке. Ни украшений, ни косметики. И куртка, которую она сняла в прихожей, самая простая. И ботинки на плоской толстой подошве.