Асти Спуманте. Первое дело графини Апраксиной - [10]

Инспектор, хорошо знавший методы Апраксиной, усмехнулся.

— Дорогая графиня, эту часть расследования я целиком перекладываю на ваши плечи, а сам с интересом послушаю выводы.

— Хорошо, смотрите и слушайте. Вот эти мелкие горизонтальные морщинки над внешними краями бровей, — Апраксина взяла из стаканчика карандаш и острием показала инспектору едва заметные линии на фотографии, — говорят о преданности, а проще говоря, о привычке «смотреть в рот». Может быть, это самоубийство из-за потерянной любви? Допустим, она замужем и узнала, что горячо любимый муж собирается ее оставить.

— Все можно предположить.

— Да, конечно, — на этом этапе расследования… Теперь обратите внимание на вот эти, почти не заметные, морщинки: они образуют два прямых угла над внутренними краями бровей вершинами к переносице. Я зову их «морщинами тревоги». Подобные морщины редко носят постоянный характер, разве что у законченных психопаток: обычно они резко и внезапно появляются на лице, скажем, во время стресса, а потом так же легко исчезают, если причина тревоги уходит. На этом лице они появились недавно и едва заметны. Теперь немного порассуждаем о ее гриме. Если это самоубийство в отместку за измену, тогда становится понятным, почему она оставила лицо накрашенным, собираясь принять яд. Может быть, она даже наложила перед самоубийством свежий грим.

— Это зачем же? — удивился инспектор.

— Из чувства мести, разумеется. Ей хотелось хорошо выглядеть, когда тот, кого она задумала наказать своей смертью, увидит ее в морге или в гробу. Довольно ребяческое чувство: вот он увидит и пожалеет обо мне, но будет поздно! Но не исключено, что причина даже и не в мужчине: так называемые «настоящие женщины» в любом возрасте способны всерьез задуматься над тем, как они будут выглядеть на смертном ложе.

— А вы тоже задумывались над этим, графиня? Ведь вы у нас самая что ни на есть «настоящая женщина».

— Ошибаетесь, инспектор. «Настоящими женщинами» в наше время принято называть особ суетных и земных, до старости озабоченных своей внешностью. Я этим никогда не грешила, у меня, слава Богу, других забот хватало. Но, уверяю вас, инспектор, в гробу и на Страшном суде я буду выглядеть не хуже других.

— Это как понять?

— Я приготовила себе наряд на погребение в соответствии с православной модой.

— ?!

— На смертный час у меня приготовлена рубаха, освященная в Иерусалиме на Гробе Господнем, в которой я до этого окуналась в Иордане, а также саван, расшитый монахинями греческого монастыря, — с молитвами и распятием.

— Ах, так!

— Да, именно так. Но вернемся к нашим фотографиям. О чем же нам говорят эти краски на лице покойной?

— Лично мне ровно ни о чем, — пожал плечами Миллер. — Я как-то никогда не понимал этой «живописи».

— Простите меня, дорогой инспектор, но вы и в настоящей живописи разбираетесь не очень. Признайтесь, втайне вы вообще недоумеваете, для чего это люди пачкают красками такую отличную вещь, как натуральный холст, а другие люди платят за испорченную материю деньги?

Инспектор ничуть не обиделся, только рассмеялся в ответ: его любовь к искусству начиналась и заканчивалась игрой на тромбоне в сводном духовом оркестре пожарных и полицейских.

— А теперь просто поверьте мне на слово, что макияж, как теперь принято говорить, или боевая раскраска женщин, — это тоже целое искусство, недоступное большинству мужчин; о пресловутом меньшинстве мы речи не ведем. Некоторые женщины владеют этим искусством как природным даром, а другие этому старательно обучаются. Когда такая женщина садится перед зеркалом, она превращается в настоящего художника. Это искусство порой бывает изящно, его произведения трогательно мимолетны, и оно имеет свою историю, восходящую к глубокой древности. Это едва ли не древнейшее из всех искусств. И как судьба художника почти всегда напрямую зависит от ценности созданного им произведения, так и судьба современной женщины часто находится в прямой зависимости от того, насколько она умеет превратить собственное лицо в произведение искусства.

Миллер внимательно слушал.

— Как вы считаете, инспектор, которая из двух женщин, чьи фотографии лежат сейчас перед нами, красивее — Ада Кёнигзедлер или Неизвестная? Будем пока так ее называть.

— Разумеется, госпожа фон Кёнигзедлер красивее. Это очень интересная дама.

— Интересная — да, причем во всех отношениях. Но она далеко не красавица. А вот Неизвестная — она и моложе, и хороша собой, и черты лица у нее абсолютно правильные. Настоящая русская красавица! Но почти любой мужчина отдаст пред- почтение Аде фон Кёнигзедлер. И знаете почему? Только потому, что она умеет пользоваться косметикой. — Апраксина торжественно подняла фотографию Ады фон Кёнигзедлер. — Это лицо, инспектор, — настоящая профессиональная работа, здесь видна рука большого мастера! Несомненно, исполнено сие произведение в каком-нибудь дорогом институте красоты. Гм… Впрочем, беру назад свои слова о том, что Ада Светлова не может быть агентом КГБ: в СССР хорошо подготовленных агентесс в особо секретных заведениях обучают искусству макияжа и искусству профессионального обольщения.