Асфальт в горошек - [18]

Учеба в сорок четвертой закончилась… даже не знаю, то ли трагедией, то ли фарсом.

И опять слово Жене Томпакову, моему однокласснику, ныне живущему в Германии.

В один прекрасный весенний день почти на исходе учебного года заходит он за своим другом Жоркой Ходасевичем, чтобы идти в школу. Жили оба в районе Алайского и шли, естественно, через базар.

А Жене, как назло, в тот день то ли ужасно не хотелось писать сочинение, то ли очень не хотелось учиться вообще, хотя учились они прекрасно, но он с чувством говорит Жоре:

— До чего же сочинение писать неохота… Хоть бы сгорела она, эта школа!

— Именно! — поддерживает второй от всей души.

И что вы думаете? Таки приходят они к остову сгоревшей школы!

Вот после этого и говорите, что мысль — нематериальна!

А кто виноват?!

Вот мне, приличной девочке, в голову бы ничего подобного не пришло. Это ж надо ж! «Сгорела»!!!

Ну и сгорела.

А всех нас перевели в пятидесятую.

Которую я и закончила.

Крайне неблагополучно.

Потому что тоже была пронырой и пройдохой.

Пользуясь некоторыми застарелыми недугами, пошла к ревматологу и раздобыла справку о том, что мне нельзя сдавать выпускные экзамены. Еще бы можно — с единицей в полугодии по астрономии! Единственный случай в истории школы, я полагаю!

Бедный директор Ермаков даже растерялся от такой наглости.

Стал объяснять, что экзамены можно не сдавать только отличникам, и то если… Условий уже не помню. Под конец так расстроился, что пообещал поставить мне тройки по всем негуманитарным предметам, лишь бы я только явилась на экзамены.

Явилась. Получила. Правда, из-за этого не сразу попала в университет: аттестат был, если не считать литературы, истории и т. п., просто позорным.

Мало того, я и в комсомол-то не вступала — хотела бы знать, кто бы меня принял! С такими-то оценками!

Но этот кошмар при поступлении, по-моему, просмотрели: кто там будет читать анкеты?! Ясное ведь дело — все комсомольцы, и кому в голову может прийти, что есть и НЕ!

Но именно тогда при поступлении учитывалась средняя оценка аттестата. И хотя сдала я на одни пятерки, не хватило двух сотых балла… И пришлось идти резервисткой. Правда, только до первой сессии. Потом вылетело столько студентов, что нас — а таких было довольно много — зачислили всех.

Но вот при всех своих тараканах и закидонах я все-таки была очень наивна, и если прогуливала, то только чтобы читать без помех. Мне это было интереснее математики. И физики тоже.

Росла я и училась в абсолютно благополучных районах. И понятия не имела, что существуют другие районы и другая жизнь. Дома у нас пили только свое вино. Родители покупали килограмм сто винограда саперави, по двадцать семь копеек, или муската — по тридцать и делали свое вино. Один раз в несколько лет. Процесс велся строго по книге «Виноделие». И каждый раз шли жаркие баталии: давить одни ягоды или класть и веточки тоже. Шуму-то, шуму… Но вино получалось хорошее. Сухое красное. А вот из муската — даже игристое. И никаких ванн, в которой делалась брага. Бутыли. Десятилитровые. И такие же — для вишневки. Я, если бы сейчас что и пила, то именно мамину вишневку. Даже не ее, а ела бы вишни. Нет на свете ничего вкуснее пьяных вишен!

Так вот, в нашем доме водки вообще не водилось. Только вино. Фильтровалось оно тоже по всем правилам. Запечатанные сургучом бутылки стояли под кроватями. И поэтому наверное я так непримирима к алкоголю. Сама почти не пью, а больше всего я когда-то любила газировку. Да и ту теперь, говорят, нельзя.

А ведь еще были и наркотики. Как-то мы с мужем шли по скверу. И он вдруг говорит:

— Чувствуешь? Это план курят.

Позже такой же запах я унюхала в Амстердаме. Где вообще курят прямо на улицах.

В середине восьмидесятых я прочитала роман «Плаха» Чингиза Айтматова. Тогда я уже жила в Москве. И, говоря о романе с моей знакомой Олей Вильчек, очень удивилась, что, оказывается, у нас есть наркоманы. А она обозвала меня наивной дурой и, как оказалось позже, была права.

Потому что сейчас я хочу рассказать об одном человеке. Нет. Другом моим он не был. И даже в приятелях не числился. Очень мы были разные что ли… Но и не враждовали, конечно. Просто знакомый. Но человеком он был необычным. Я бы сказала, без кожи. Вроде меня. Но у меня только кожи нет. А позвоночник имеется. Вот у него не было ни того, и другого. Умница, талант, способный, остроумный, оригинал… и совсем слабый. Совсем безвольный. И погиб поэтому… Правда, наш общий друг Буба Шамшидов со мной не согласен. Он утверждает, что Славка просто не сумел вписаться в то время. А в это? Сумел бы? Что-то мне не верится. Для этого он был слишком порядочным человеком…

Славка Шамшин пришел к нам в классе седьмом. И не в наш класс, а в «А». Потом выяснилось, что мама его развелась с мужем, главным хормейстером театра Навои и безнадежным алкоголиком, и переехала на Урицкого, 10, в коммунальный двор.

Славка был ужасно непохож на остальных. Выделялся так, что меня, конечно, любопытство разбирало. Еще бы: парень шпарит наизусть Ильфа с Петровым и Гашека (хотя последнее для меня, скорее, недостаток), изощряется в остроумии и косит под Печорина. Короче говоря, интересно — страх.