Асфальт - [82]

Миша долго стеснялся в себе признаков того, что он не из Москвы, что он не москвич, а приезжий. Это потом он стал гордиться тем, что родился и вырос на берегах Северной Двины, а сначала он этого стеснялся. Он быстро научился говорить с теми же интонациями, что и настоящие москвичи его возраста. И на телефонный звонок он отвечал: «Да-а-а!» – особым образом выводя звук «а». Он считал такое произношение красивым, актуальным и выразительным. Брат Дима всегда подмечал московскость Мишиного произношения, когда это произношение у Миши появилось. Дима всегда высмеивал Мишу за это. Впоследствии желание выглядеть, как настоящий москвич, у Миши пропало, а произношение осталось. Не очень явное и не юношеское, но осталось. Теперь уже Мишу в других городах спрашивали: «А вы москвич?» Миша понимал, что так люди реагируют на его московские интонации, и стеснялся этого, уверяя, что он вовсе даже не коренной житель столицы. Миша много чего стеснялся.

А ещё он восхищался и даже завидовал тем умениям и навыкам, которыми сам не обладал и которые не приобрёл. Он не завидовал оперным певцам и их необычайным голосам, не завидовал акробатам в цирке или выдающимся спортсменам и учёным. Он знал, что эти люди обладали особенными, а главное, очень специальными и редкими дарованиями. Миша не восхищался, а скорее удивлялся им.

Миша уважал и относился с почтением к людям таких профессий, как какие-нибудь врачи, которые делают операции на сердце или оперируют мозг. Он уважал пилотов обычных самолётов и военных лётчиков. Он почтительно относился к морякам, полярникам и другим людям, выполняющим сложную, ответственную, а главное, требующую очень глубоких и специальных знаний работу.

Но восхищался Миша простыми и, казалось бы, доступными вещами. Он всегда завидовал тем своим приятелям, которые хорошо умели танцевать, легко и явно без всякого напряжения кататься на коньках и лыжах. Он завидовал тем, кто учился совершенно без труда, легко всё запоминал и после первого же прочтения или прослушивания усваивал материал. Такие ребята без напряжения готовились к экзаменам, не боялись выглядеть неловко перед преподавателями и получали свои оценки совершенно легко за то, над чем Мише нужно было долго трудиться, учить, а потом потеть от волнения. А Миша ужасно боялся выглядеть глупо и нелепо перед педагогами.

Миша завидовал тем, кто знает иностранные языки. Вот Сергей свободно владел английским, он когда-то даже учился в Англии. Но когда Миша узнал, что Сергей довольно бегло говорит по-французски, а читает на этом языке совсем хорошо, когда он узнал, что Сергей ещё прилично владеет немецким, а итальянским и испанским более-менее, Сергей в Мишиных глазах вырос сразу и сильно. С тех пор как Миша узнал о таких Сергеевых возможностях, у него появилось особенное уважение к нему. Миша узнал, что у Сергея есть скрытые силы, таланты и способности, которые совсем не видны сразу.

А ещё у Миши был один знакомый, который просто из интереса взял и выучил японский в совершенстве. Выучил японский и взялся за китайский. Для Миши этот приятель был почти полубогом.

Но даже когда Миша видел молодых ребят, явно не отягощенных хорошим образованием или глубокими знаниями, или встречал каких-нибудь молоденьких девиц с довольно пустыми и блестящими взорами, но эти девицы или ребята сидели в аэропорту или в самолёте и читали книги, пусть даже самого сомнительного содержания, но на иностранном языке, говорили по телефонам то по-английски, то по-русски, то ещё на каком-нибудь другом наречии, или они свободно набирали иностранные тексты на компьютере или читали такие тексты на экране… Миша завидовал им.

Миша завидовал тем друзьям и знакомым, которые легко и непринуждённо знакомились с любыми женщинами. У Миши это никогда не получалось легко. Как-то получалось, но легко и свободно никогда. Вот Сергей знакомился легко и с кем угодно. Это совершенно не значило, что Сергею не давали сразу от ворот поворот. Его отбривали частенько. Обычно не отбривали, но случалось. Просто Сергей совершенно не переживал в таких случаях и сразу находил новый объект интереса. А вот Миша переживал, и сильно. Поэтому он редко решался даже на простую, ни к чему не ведущую болтовню. Он опасался не самого отказа, а своих переживаний по поводу возможного отказа. Вот он и завидовал тем, кто переживаний не боялся, потому что этих переживаний не испытывал и поэтому мог легко и свободно знакомиться с женщинами.

Миша научился не трепетать и даже не волноваться в присутствии очень властных или очень богатых людей. Он точно не завидовал таким людям. Они ему были интересны. Миша чувствовал, что ему приятно иметь пусть даже короткое и мимолётное знакомство с мощными руководителями или обладателями значительного капитала. В этих людях всегда была какая-то притягательность. Иногда даже страшная или пугающая, но притягательность. Ещё можно было себе эту притягательность нафантазировать при общении с масштабными людьми. Но Миша никогда им не завидовал.

А вот тем людям, которые умеют хорошо и ловко общаться с детьми, он, когда у него появились свои, позавидовал сильно. Миша удивлялся способности некоторых своих знакомых и друзей, которые легко могли найти общий язык с детьми любого возраста, и даже совсем младенцы без криков давали себя таким людям брать на руки, не кричали, а, наоборот, улыбались. В женщинах подобные умения и навыки встречались часто, это было обычным делом, и Мишу это не вдохновляло. Но мужчины, умеющие заниматься детьми, его восхищали. Те, кто мог смело и без брезгливости поменять ребёнку, особенно чужому, подгузник, подмыть его, покормить, одеть-раздеть, поулюлюкать и посюсюкать малышу какую-нибудь песенку, построить младенцу рожи, чтобы тот засмеялся, были для Миши людьми особого дарования и силы.