Асцендент Картавина - [37]
— Дай-ка сюда! Гляди, снимаешь с предохранителя и передергиваешь! Понял?..
Чего ж тут было не понять! Взял у него пистолет, он был, как игрушечный, но тяжелый. На рукоятке в овале какие-то буквы, на боку по французски «браунинг патент». Сделал все, как Нелидов учил, затвор встал на место со щелчком.
— Да не тычь ты мне стволом в живот, заряжен ведь! — отвел Савелич мою руку. Разрядил «браунинг» и снова взялся за тряпку, тщательно его протер. Вскинул на меня неожиданно глаза.
— Уверен, что нужен?
Я опять кивнул. Не потому, что был переполнен уверенностью, время вопросов прошло.
— Когда берете тачку?
— Что?.. Завтра… С утра!
— Днем занесешь! — протянул он мне пахнущий машинным маслом сверток. Было видно, как трудно Савеличу с ним расставаться. — И вот еще что, понапрасну не балуй! В человека выстрелить очень непросто, но, если достал, будь готов применить. В жизни пистолет нужен раз в десять лет, но тогда уж до х…
Поднявшись к себе на верхотуру, я первым делом прошел на кухню и вытащил из помойного ведра перчатки и смятый лист бумаги. Разгладил его на колене. Это был план отстоявшего километра на два от железнодорожной станции поселка с указанием, как лучше к нему пройти. Помеченный не без черного юмора крестиком, дом Хлебникова стоял крайним. Если верить изображенным Изольдой елочкам, непосредственно за ним начинался лес. Изучив рисунок, я прошел в комнату и осмотрелся. Все в ней показалось мне чужим, принадлежащим другой жизни. Нет, я с ней, прежней, не прощался, чувство было иным. И итогов не подводил, и о будущем не думал, а словно бы пытался себе представить, чем был жив владевший всем этим человек. Старый компьютер на маленьком столике, полки с книгами, картина на стене… Ведь чего-то он хотел, что-то было ему нужно, если каждый день в жару и в снегопад поднимался с продавленного дивана и начинал снова жить?
Так и не придя ни к какому выводу, сел, как если бы на вокзале, посредине комнаты на стул и выкурил сигарету. Потом, будто заметая следы, выкинул окурки в унитаз и тщательнейшим образом вымыл руки. Одежда у меня все больше универсальная: и в пир, и в мир, и в добрые люди, но есть и новая куртка. Однако, подумав, я ее забраковал и облачился в поношенную, опустил во внутренний карман сверток с пистолетом. Он припал плоской тяжестью к сердцу. Перебрал зачем-то валявшиеся на журнальном столике распечатки гороскопов, хотя, зачем они мне понадобились, не знал. Из полутьмы висевшего в прихожей зеркала на меня глянул худой малый с копной бросающихся в глаза, порядком уже седых волос. Берет делу не помог, в комбинации с большими очками он смотрелся странно. Возможно где-нибудь на окраине Парижа я бы и сошел за работягу с завода «Рено», но в России так мог выглядеть лишь занюханный жизнью художник или актер без ангажемента. Пришлось обойтись старой кепкой.
Все сходится, — сказал я себе, натягивая ее на голову, — готовность Савелича помочь тоже знак на пути, может быть в ряду других последний. И, выйдя на лестничную площадку, захлопнул дверь. Время приближалось к восьми, надо было спешить. Но, как я ни старался, так до ступенек магазина и не мог решить, надо ли заходить. Но и исчезнуть так просто из жизни Клавдии, всякое ведь может случиться, позволить себе не мог. Потянул тяжелую дверь, зная, что ничего хорошего из этого не получится.
Клава стояла, как обычно, за прилавком. Увидев меня, зарделась и крикнула в подсобку:
— Зинк, подмени, я на минутку!
После теплого солнечного дня на улице было холодно той лезущей за воротник зябкостью, что напоминает о близости первых заморозков. Клава передернула плечами и прижалась ко мне. Прошептала:
— Соскучилась! Вчера ждала, но ты не пришел…
Я неуклюже переминался с ноги на ногу.
— Часика через полтора освобожусь и прибегу, дорогу знаю, — продолжала она, заглядывая мне снизу в лицо. — Ты не жди, замерзнешь!
Я смотрел на нее и улыбался, вернее мне хотелось думать, что я улыбаюсь. Что на самом деле нарисовалось на моей физиономии, сказать было трудно, только Клава спросила:
— Ты что, не хочешь, чтобы я приходила?
Искала в тусклом свете фонаря мои глаза, которые я старательно прятал.
— Ты плохо себя чувствуешь? — отстранилась, во взгляде ее мелькнуло беспокойство. — Ты не здоров?..
Мне ее было очень жаль, но и объяснить ей я ничего не мог.
— Сегодня не получится! Есть одно дело…
— Ночью? — удивилась она и добавила, как если бы это был последний, самый весомый аргумент: — А как же «Абрау Дюрсо»? Я шашлыки припасла, можно на сковородке…
Надо было что-то срочно придумать, но голова звенела от царившей в ней пустоты.
— Понимаешь, друг, он сегодня должен умереть! — осекся, понял, что несу. Заторопился. — То есть, врачи говорят, совсем плох, если я поспешу, до утра точно не дотянет…
О Господи! Совсем заврался, но Клаве мои объяснения были не нужны. Она стояла полуотвернувшись и кусала губы. Лицо ее, если такое возможно, разом осунулось и потяжелело.
— Если друг, тогда конечно! Тогда поезжай… — произнесла она как-то совсем уж безнадежно и, немного помедлив, добавила: — те!
— Ты только не обижайся, ладно! Я могу у него застрять, — продолжал я голосом, бесцветным, как выцветший на флагштоке триколор, — похороны там, поминки, девять дней…
Николай Дежнев (Попов) — выдающийся современный писатель. Российские критики часто сравнивают его с Михаилом Булгаковым, зарубежные — с Кастанедой или Маркесом. И это неслучайно: реальность в его произведениях часто граничит с философией и мистикой.«Принцип неопределенности» — третья книга трилогии (первая — роман «В концертном исполнении», издавался в России, США, Франции, Германии, Испании, Голландии, Норвегии, Бразилии, Израиле и Сербии, вторая — роман «Год бродячей собаки», изданный в России). В них рассказывается о судьбах трех молодых людей, каждый из которых идет своей дорогой.В романе «Принцип неопределенности», как и в двух других, автор предлагает свою собственную концепцию устройства мира.
Рассказ опубликован в книге «Игра в слова», издательство Время 2005 г., в авторском сборник в серии «Библиотека Огонька», 2008 г.
Сергей Денников, герой нового романа Николая Дежнева обладает несомненным талантом: он с легкостью придумывает различные способы манипулирования людьми, чем за щедрую плату пользуются в своих интересах нечистоплотные политики, владельцы масс-медиа, рекламодатели и прочая влиятельная публика, воздействующая на умы доверчивых россиян. В результате драматического поворота сюжета герой попадает в ловушку собственного дара… Роман написан зло и остроумно, чистым и гибким русским языком, нечасто встречающимся в нашей современной литературе.Николай Борисович Дежнев (р.
Николай Дежнев — выдающийся современный писатель. Российские критики часто сравнивают его с Михаилом Булгаковым, зарубежные — с Кастанедой или Маркесом. И это неслучайно: реальность в его произведениях граничит с философией и мистикой. «Дорога на Мачу-Пикчу» — глубокий роман о ценностях жизни человека, реалистическое, полное юмора и фантазии повествование о его внутреннем мире, о путешествии на границу двух миров. «Мачу-Пикчу» — это символ, поразивший воображение ребенка, поверившего, что, как бы трудно ему ни пришлось, есть такое место на Земле, где можно быть самим собой и обрести счастье…
Главный герой — самый обыкновенный человек, но так уж вышло, что именно на него указал Маятник Всемирного Времени, а когда происходит ТАКОЕ, то себе ты уже не принадлежишь — слишком многое начинает зависеть от каждого твоего шага и лишь опыт предшествующих жизней может помочь не оступиться.
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…