Арзамас-городок - [157]
Слобода встретила темными настороженными окнами, ленивой зевотой сморенных жарой подзаборных собак и тишиной. Первыми заметили чужака любопытные ребята, что сидели и лежали на травке в тени старой раскидистой ветлы. Николинька назвал себя, объявил, что пришел он на Щегольковские стогны. Его поняли, приняли — свой, кто-то напоил квасом, кто-то вдруг похвастал: слобожане когда-то «пушкарили», кому-то вспомнилось, что у тятьки и сейчас есть пушка.
Мальчишкам тут же захотелось показать ее чистенькому городскому мальчику. Гостя привели на недальний двор — маленькая сигнальная пушечка на неуклюжем деревянном лафете хранила приятный холодок металла и завораживала зримой красотой своих четких линий и объемов.
Сынишка хозяина торжествовал.
— Вот! Тятька палит из нее перед Пасхой!
Она, эта пушечка, очень уж взволновала мальчика. Вспомнилось Николиньке стихотворение «Бородино», что читала родительница, вспомнился рассказ отца про царя Иоанна Грозного, что в далеком 1552 году повелел выстроить деревянную арзамасскую крепость, про бородатых пушкарей и стрельцов, что несли тут строгую сторожевую службу. А среди них и Щегольковы…
— Некогда в Пушкарке нашей и пушки лили, а ныне пали до гипсов на потолки и колонны, — грустно усмехнулся отец.
И третье запомнилось Николиньке — от Скоблиных прежде наслышан, и попросил он своих новых дружков:
— Сведите-ка вы меня «к стрельцам».
Кто-то из ребяток присвистнул.
— Так, это туда, к Утешной роще!
Шумная ватажка привела мальчика к Московской дороге. Близ нее на широкой поляне стоял каменный столб с иконами в нише.
Ребятишки знали зачем поставлен памятный столб, перебивая друг друга, стали рассказывать давно живущее в Выездной слободе достоверное предание. Тут царь Петр I повелел казнить непокорных стрельцов, что против него восстали, как он на царство всходил…
Стоял Николинька у братской могилы и уж невольно думалось: там, на Ивановских буграх, что напротив Тихвинского кладбища, лежат казненные разинцы, тут вот стрельцы…
Такими лютыми страхами Арзамас обложен со всех сторон. Немало, оказывается, страшного и в отчей истории. Ужели нельзя людям, царствам иначе?!
…Медленно, но соединялось воедино оно, прошлое дразнилось, звало к себе еще непознанным, неведомым. В мальчика входила история, но он еще не знал этого.
Рано пристрастился к чтению. Это пристрастие Николинька вынес из дома Скоблиных-родичей. Еще в прошлом, в XVIII веке, Василий Федорович Скоблин скопил большой сундук разных книг, потом к тому сундуку добавлялось и добавлялось… Мало того, Скоблины долгие-долгие годы вели записи погоды, а также все памятное о своей фамилии. Первой книгой, взятой у родни, кажется, был печатный труд строителя Арзамасской Высокогорской мужской пустыни Мелетия о его путешествии в Святую землю. Сколько неожиданного, захватывающего предложили страницы старого монаха впечатлительной душе мальчика, сколь много добавила эта книга к его созерцательности, становлению его будущей религиозности…
В двенадцать лет Николинька попросил у родителя большую тетрадь.
— Для чего искательство дорогой бумаги? — поднял от конторской книги усталые глаза отец…
— Для записи достопамятных событий, папенька.
Михаил Федорович, неторопливо снимая свечной нагар, покосился.
— Каков штиль речи, однако… Читаешь ты много, гляди. Нет, конешно… Надлежит выстраивать душу древлеотеческой мудростью, знать старые словесные украсы — похвально сие… Однако, не наше это дело в книгочеях-то состоять. У нас своих, купецких забот-хлопот за глаза хватит… Ладно, ладно, не криви губ коромыслом, будет тебе бумага — марай!
Обретенной тетради скоро нашлось применение. Мальчик, помня о Скоблимых, стал записывать на большие линованные листы не только «стояние души», разное семейное, но и новости «из жизни града сего».
…Купеческие дети рано познавали тот разноликий и разноценный мир товаров, который круглый год ввозился во двор и размешался затем то в вечной прохладе сводчатых подвалов, то в крепких рубленых амбарах, то в лавках или в малых базарных растворах. А сколько прикладывали волнующего к этим привозным товарам рассказы ямщиков, что являлись на отцовский двор из самых разных российских далей.
Как хотелось куда-то поехать, полежать на возу рядом с возчиком и завороженно смотреть, открывать волнующую новь за каждым прихотливым поворотом бесконечной дороги…
Упросил, и согласился папенька взять в Москву. Незабывна была эта поездка в первопрестольную столицу. Впечатлений после скопилось столько, что поистине ни в сказке сказать, ни пером описать.
В Москве, у Мясницких ворот, они сфотографировались в заведении известного Настюкова. Глафира Сергеевна после, глядя на снимок, радовалась. Стоит он, Николинька, рядом с родителем в легком сюртучке, в модных широких панталончиках поверх козловых сапожек… Белая манишечка, уголки воротничка — опять же по моде загнуты, белый галстух подпирает остренький детский подбородок… Правый локоток сыночка покоится на декоративной тумбе, а левой ручкой Николинька барственно держит тонкую тросточку. Красив? В жизни он куда лучше. Носик-то прямой, с легкой горбинкой, лицо мальчишечки оживлено большими, очень большими красивыми глазами. Это ее глаза… Вот только смотрят они на мир как-то не по-детски серьезно…
Тема, выбранная писателем, — первые годы существования почитаемого и в наши дни богохранимого центра православия Саровской пустыни. Повествование «Ярем Господень» — это и трудная судьба основателя обители иеросхимонаха Иоанна, что родился в селе Красном Арзамасского уезда. Книга, написана прекрасным русским языком, на какой теперь не очень-то щедра наша словесность. Кроме тщательно выписанной и раскрытой личности подвижника церкви, перед читателем проходят императорствующие персоны, деятели в истории православия и раскола, отечественной истории, известные лица арзамасского прошлого конца XVII — первой половины XVIII века. Книга несет в себе энергию добра, издание ее праведно и честно послужит великому делу духовного возрождения Отечества..
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.
Эта книга о тех, кому выпала судьба быть первыми лицами московской власти в течение ХХ века — такого отчаянного, такого напряженного, такого непростого в мировой истории, в истории России и, конечно, в истории непревзойденной ее столицы — городе Москве. Авторы книги — историки, писатели и журналисты, опираясь на архивные документы, свидетельства современников, материалы из семейных архивов, дневниковые записи, стремятся восстановить в жизнеописаниях своих героев забытые эпизоды их биографий, обновить память об их делах на благо Москвы и москвичам.
Книга посвящена неутомимому исследователю природы Е. Н. Павловскому — президенту Географического общества СССР. Он совершил многочисленные экспедиции для изучения географического распространения так называемых природно-очаговых болезней человека, что является одним из важнейших разделов медицинской географии.
Вместе с Джанис Вы пройдёте от четырёхдолларовых выступлений в кафешках до пятидесяти тысяч за вечер и миллионных сборов с продаж пластинок. Вместе с Джанис Вы скурите тонны травы, проглотите кубометры спидов и истратите на себя невообразимое количество кислоты и смака, выпьете цистерны Южного Комфорта, текилы и русской водки. Вместе с Джанис Вы сблизитесь со многими звёздами от Кантри Джо и Криса Кристоферсона до безвестных, снятых ею прямо с улицы хорошеньких блондинчиков. Вместе с Джанис узнаете, что значит любить женщин и выдерживать их обожание и привязанность.
Первая часть книги Л.Млечина «Алиби для великой певицы» (из серии книг «Супершпионки XX века») посвящена загадочной судьбе знаменитой русской певицы Надежды Плевицкой. Будучи женой одного из руководителей белогвардейской эмиграции, она успешно работала на советскую разведку.Любовь и шпионаж — главная тема второй части книги. Она повествует о трагической судьбе немецкой женщины, которая ради любимого человека пошла на предательство, была осуждена и до сих пор находится в заключении в ФРГ.
Театральный путь Алексея Владимировича Бородина начинался с роли Ивана-царевича в школьном спектакле в Шанхае. И куда только не заносила его Мельпомена: от Кирова до Рейкьявика! Но главное – РАМТ. Бородин руководит им тридцать семь лет. За это время поменялись общественный строй, герб, флаг, название страны, площади и самого театра. А Российский академический молодежный остается собой, неизменна любовь к нему зрителей всех возрастов, и это личная заслуга автора книги. Жанры под ее обложкой сосуществуют свободно – как под крышей РАМТа.