Арзамас-городок - [135]
Случится все это так.
В конце разговора с Гладковым, после унижений академика, Александр Васильевич не сдержался, наговорил крепостнику и дерзости… Гладков уехал…
В мезонине дома Ступина, где жили ученики, Григорий положил записку на столик у постели Раева, а затем медленно спустился вниз, переходя ограду, коротко полюбовался на притихший к вечеру сад и поднялся на антресоли галереи в жилые комнаты Рафаила Александровича. Тот был в отъезде, ключ от своей комнаты он всегда оставлял под ковриком перед дверью.
Пистолеты молодого Ступина были, как всегда «на всякий случай» заряжены. Мясников успел подумать, успел досказать то, что он не договорил в присутствии академика и Гладкова, что хотелось ему выложить там, в кабинете художника.
— Александр Васильевич, перед кем вы распинаетесь. Перед надменным честолюбцем! Терпения у вас не хватило, порицать Гладкова вы стали. Нет, не дошли ваши слова до бездушного рабовладельца. Нетерпение… У всех нынче нетерпение. Рафаил Александрович сжигает себя нетерпением… Жукова в гордом своем нетерпении бежит с родной сторонки… От нетерпения рабства моего, знаю, Клавдинька уливается слезами… Обозначился мой предел. Теперь я закричу о своем нетерпении. Вот так, полным голосом…
Громкий выстрел хлестнул застойную тишину низких комнат, рванулся за окно. Взметнулись с верхних кромок оконных наличников встревоженные голуби, сухо затрещали своими крыльями.
Солнце село, и густая, какая-то тревожная наволочь вечера затянула притихший город.
Ступин не находил себе места. Заперлись в спальне Екатерина Михайловна, Клавдинька после слез как-то странно замерла, и успокоительные слова родителей не доходили до нее. Не выкупили для нее Гришеньку… А он, бедняжечка, как знал, когда недавно стихи свои ей отдал, что не отпустит его барин. Она помнит, она на всю жизнь запомнит вот эти слова:
Портрет Гришенька ей, Клавдиньке, недавно показывал. Сидит он, опершись на правую руку, в левой держит книгу, вдали на левой стороне листа изображен ручеек, на берегу возвышается погребальная урна намеком. В поле без отпевания, без креста зарыли Гришу…
Александр Васильевич вышел во двор. Учеников не было видно — затаились в своих комнатах, назавтра назначены допросы. А что так долго нет ребят с похорон Мясникова?
На дворе сделалось совсем темно. Порывистый ветер раскачивал деревья и швырял наземь сломанные сучья. Слышно было, как постанывала, скрипела в саду старая липа. Тяжело стучали о землю сорванные яблоки. Одинокий, растерянный бродил академик по дорожкам своего сада и многим, многим терзал себя. Ах, Гриша, Гриша… Теперь до самой смерти носить Ступину тебя в сердце своем. Неужто мало предлагал денег за тебя этому каналье Гладкову. Сказал ведь, что и в Петербурге собирается сумма…
Сухая осенняя листва била по лицу Александра Васильевича, но он почти не ощущал этого, едва ли не кричал в мятущуюся темноту:
— Теперь ты, Гришенька, свободен. Навсегда свободен! Художника не стало. Убить художника — это же красоту убить! Прости, Гриша, твоего старого учителя, друзей своих. Красота, добро так легко уязвимы… Немало я вызволил крепаков из неволи, а вот тебя не смо-ог!..
Целую неделю в доме Ступина празднично, весело, и ученики шумны: 24 сентября этого 1839 года Николаю Алексееву, теперь уже зятю Александра Васильевича, присвоено звание академика. Написал он групповой портрет своего учителя с воспитанниками — большое и такое выразительное полотно, его и оценили в Петербурге.
Едва ли не вместе с радостным известием, пришла из Петербурга и плотная бандероль. Развернули и ахнули: книга Марии Семеновны Жуковой!
«Вечера на Карповке»… Александр Васильевич вспомнил: это же предместье, дачное место под столицей — Карповка… Зело любопытно!
Нетерпеливая Клавдинька первая овладела книгой и тотчас ушла в садовую беседку — день стоял тихий, погожий.
В обед дочь не вытерпела, после второго блюда стала картинно загибать пальцы.
— У Марии Семеновны — «Вечера». У Гоголя Николая Васильевича «Вечера» на этой, на Диканьке. Загоскин свои «Вечера на Хопре» издал, а наш романист Марлинский тож разразился «Вечерами на бивуаке»… Вот так подчуют нас отечественные сочинители романтическою прозою… И все они прячутся под сторонних рассказчиков. У Пушкина не наш ли квартальный Белкин занимается историями…
Глава семейства, откладывая салфетку, вспомнил — дочь к прошлому навела.
— Давно ли в тридцатом году Александр Сергеевич в нашем Арзамасе проездом в Болдино и обратно. А бывал он в городе и особо, с заботой: пропуск ему был нужен до Москвы через холерные карантины. Я как раз комиссаром и надзирателем за оцеплением города, виделись, как же… Уж как художник скажу: выразителен внешне…
Клавдинька объявляла главное:
— Мария Семеновна и о твоей школе читателей оповестила!
Из-за стола не выходили долго. Клавдинька принесла книгу, отыскала нужную страницу и принялась читать торопливо, сбивчиво.
Тема, выбранная писателем, — первые годы существования почитаемого и в наши дни богохранимого центра православия Саровской пустыни. Повествование «Ярем Господень» — это и трудная судьба основателя обители иеросхимонаха Иоанна, что родился в селе Красном Арзамасского уезда. Книга, написана прекрасным русским языком, на какой теперь не очень-то щедра наша словесность. Кроме тщательно выписанной и раскрытой личности подвижника церкви, перед читателем проходят императорствующие персоны, деятели в истории православия и раскола, отечественной истории, известные лица арзамасского прошлого конца XVII — первой половины XVIII века. Книга несет в себе энергию добра, издание ее праведно и честно послужит великому делу духовного возрождения Отечества..
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга написана директором музея Винченцо Беллини в городе Катания — Франческо Пастурой, ученым, досконально изучившим творчество великого композитора, влюбленным в его музыку. Автор тонко раскрывает гениальную одаренность Беллини, завоевавшего мировую славу своими операми: «Сомнамбула», «Норма». «Пуритане», которые и по сей день остаются вершинами оперного искусства.
Самый полный на сегодняшний день свод воспоминаний о Шаламове его современников, существующий в бумажном или электронном виде. Все материалы имеют отсылки к источнику, т.е. первоначальной бумажной и/или сетевой публикации.
Нацистский лагерь уничтожения Собибор… Более 250 тыс. евреев уничтожены за 1,5 года… 14 октября 1943 г. здесь произошло единственное успешное восстание в лагерях смерти, которое возглавил советский командир Александр Печерский. Впервые публикуются последняя и наиболее полная версия его мемуаров, воспоминания многих соратников по борьбе и свидетельства «с другой стороны»: тех, кто принимал участие в убийстве невинных людей. Исследования российских и зарубежных авторов дают общий контекст, проливая свет на ряд малоизвестных страниц истории Холокоста.
Герои этой книги – потомки нацистских преступников. За три года журналист Татьяна Фрейденссон исколесила почти полмира – Германия, Швейцария, Дания, США, Южная Америка. Их надо было не только найти, их надо было уговорить рассказать о своих печально известных предках, собственной жизни и тяжком грузе наследия – грузе, с которым, многие из них не могут примириться и по сей день. В этой книге – не просто удивительные откровения родственников Геринга, Гиммлера, Шпеера, Хёсса, Роммеля и других – в домашних интерьерах и без цензуры.
«В книге воспоминаний Фёдора Трофимова „Мой век“ — панорама событий в стране и Карелии за последние восемьдесят лет. Автор книги — журналист с полувековым стажем работы в газете, известный писатель. Прошлое и настоящее тесно связано в его воспоминаниях через судьбы людей.».