Арысь-поле - [14]
В доме Нюквистов к балу готовились особо. Еще осенью для Фликке был приглашен учитель танцев, молчаливый и невероятно худой месье Эдмон, который приходил дважды в неделю. Танцы давались девочке легко, но особого интереса к ним она не питала, и это злило учителя. Он предпочел бы неловкую дурнушку, страстно мечтающую затмить всех на балу не красотой, так грацией. На взгляд месье Эдмона, за равнодушием Фликке крылись пресыщение, леность и спесь, присущие богачам. Впрочем, он ошибался: для того чтобы отвечать представлениям учителя о нравах нейландской знати, фрекен Нюквист была слишком юна. Но настоящим восторгом ее глаза зажигали не танцы, а наряды.
Как все девочки ее возраста, Фликке была без ума от бальных платьев, и, будь ее воля, она облачалась бы в них прямо с утра, едва сбросив пижаму. Само собой, Фликке роптала, узнав, что наряд для бала был заказан в городе готовым, без примерки, но мать хотела сделать дочери сюрприз, и детали не обсуждались. Теперь, увидев у двери коробку, девочка почувствовала учащенное сердцебиение; пальцы вмиг согрелись. Должно быть, служанка не слышала звонка посыльного — была туговата на ухо. Фликке схватила коробку и устремилась в дом. Проворно взбежав по лестнице, она бросила ношу на кровать и торопливо освободилась от пальто, башмаков и шапки. Папиросная бумага, лента, пломба портного, крышка коробки — все полетело в разные стороны. Под крышкой обнаружилась ветка орхидеи — как изысканно! — а уж под ней заветное платье.
Фликке ожидала чего-нибудь, что более отвечало бы вкусам матери, чем ее собственным, и выбор фру Нюквист ее удивил. Платье было восхитительным — но странным, и она никак не могла определить, в чем же заключается эта странность. Шелк цвета старой бумаги, пожелтевшее, будто ветхое, кружево, ряд мелких пуговиц вдоль спинки. Его словно сняли с врасплох застигнутого привидения где-нибудь на брошенном корабле. Действительно редкая вещица, должно быть, винтажная, и стоит уйму денег. Если бы мать была дома, Фликке кинулась бы к ней с поцелуями, но мать с утра отправилась в город по делам благотворительного комитета.
Ася вернулась домой уже к обеду. Фру Нюквист спешила: ей не терпелось сделать дочери подарок. Благотворительность была лишь отговоркой, а настоящую причину ее визита в город она теперь держала за бретельки, поднимаясь по ступенькам в комнату Фликке.
— Дочка! Ты дома? Смотри, что у меня есть для тебя!
Фликке выскочила из комнаты и остановилась в замешательстве. Остановилась и Ася.
— Что это за платье? — одновременно выдохнули мать и дочь.
День, начавшийся для Фликке так замечательно, сменился вечером, полным упреков и слез. Фру Нюквист требовала разыскать сорванную пломбу, позвонить портному, отправившему заказ не по адресу, и вернуть платье, которое так нравилось Фликке. Девочка пришла в уныние и ужас при виде усыпанного каменьями и блестками наряда, купленного матерью и не шедшего ни в какое сравнение с тем, что прислали по ошибке. Теперь она чувствовала себя неблагодарной, и от этого мысль о грядущей разлуке с платьем ее мечты жгла еще сильнее. Фликке пришлось повиноваться, но к ее облегчению, по телефону сказали, что ателье, отправившего посылку, больше не существует, и довольно давно, уже несколько лет. Облегчение сменилось тревогой. Так вот что странного было в платье: оно отправлено из места, которого нет, возможно, кем-то также несуществующим. Однако это лишь делало ярче окружавший его романтический ореол.
Тот факт, что платье некуда было возвращать, не мог реабилитировать его в глазах Аси. Фру Нюквист не собиралась мириться с тем, что дочь отвергла ее подарок. Платье-подкидыш должно было найти пристанище на чердаке, а Фликке — пообещать матери исполнить ее волю и отправиться на бал наряженной, будто Хозяйка Медной горы.
Тот день, когда Фликке Нюквист сражалась с матерью за право явиться на бал в наряде, присланном ниоткуда, и была побеждена, Малеста Паттерсон провела дома. Ей нездоровилось, но валяться в постели было бы совсем скучно. Поэтому девочка решила занять себя какой-нибудь необременительной домашней работой в ожидании отца, отправившегося к букмекеру. (Делая ставки, он всегда просил у нее совета, несмотря на то что выиграть с Зайкиной помощью ему еще не удалось ни разу.) Зайка взялась привести в порядок невеликий гардероб Тома. Покончив со штопкой носков, она вытащила из шкафа сюртук, чтобы почистить его. Девочка запустила руку в карман, исследуя на предмет дыр, и извлекла на свет картонный прямоугольник приглашения, который Том уже смял, честно собравшись выбросить, но позабыл.
Зайка не хотела на бал. Она действительно туда не хотела. Если начистоту, одиночество и избыток времени для размышлений и чтения сделали из нее порядочного сноба. Зайке нравилось противопоставлять себя обществу пустоголовых сверстниц, в которое она, строго говоря, даже не была вхожа, и их родителей, в суете пекшихся об успехе. В свои четырнадцать лет она искренне считала, что лучшая судьба для нее — заботиться об отце, не отвлекаясь на танцульки и шашни с кавалерами. Растроганный нежным вниманием дочери, Том порой с грустью думал о том дне, когда ему придется выдать Зайку замуж, может, даже против ее воли, но все-таки от этого момента их обоих еще отделяло неопределенно долгое и определенно сладкое время.
