Артюр Рембо - [27]
наперевес, — патрулирующие окрестности Мезьера. Патрульотизм — так я это называю. Моя Родина поднимается на свою защиту!.. По мне, лучше бы она осталась сидеть; сапогам место под лавкой! Это мой принцип.
Я выбит из колеи, я болен, я глупею, я в ярости, я-в отчаянии; я ожидал ярких солнечных лучей, бесконечных прогулок, отдыха, поездок, приключений, наконец; более всего я мечтал о газетах, книгах… Ничего! Ничегошеньки! В книжные лавки не приходит ничего нового; Париж с премиленькой улыбкой насмехается над нами — ни одного свежего издания! Вот она, смерть! Из газет только и есть, что «премногоуважаемый» «Арденнский курьер»…
Рембо рассказывает, что прочел в последнее время: «Три дня назад я принялся за «Опыты»[36], потом перечел «Сборщиц колосьев»[37] — да! я перечел эту вещь!» Восклицательные знаки призваны сказать: смотрите, до чего я дошел, читаю такую посредственность! Однако не все было так плохо: «Я купил «Галантные празднества» Поля Верлена, очень милая книжица за 12 экю. Диковинная, чудная, но — без дураков — восхитительная… Советую вам купить «Песнь чистой любви», другой сборник того же автора, он недавно вышел в издательстве Лемерра; я его не читал — до нас ничего не доходит; но в газетах его очень хвалят» (на самом деле к тому моменту по редакциям были разосланы только сигнальные экземпляры, а тираж в магазины еще не пришел).
В этом письме не было речи ни об отъезде, ни о Париже, ни о журналистике, однако постскриптум гласил: «Вскоре расскажу о жизни, которую буду вести после… каникул…»
Через четыре дня после отправки письма, 29 августа, в понедельник, семья Рембо — мадам, одетая в черное, прямая как истукан, Изабель, Витали в «зелено-блеклых одеждах», и сам Артюр (Фредерик до сих пор не вернулся) — отправилась на прогулку «на луга» между крепостными стенами Мезьера и берегом Мааса, обсаженным липами. Стояла прекрасная погода.
И что же случилось дальше?
Это описано в стихотворении «Воспоминание»: «Он» (Артюр) удаляется, оставляя «мадам» за вышиванием, а двух сестер за чтением книжки, прячется, а потом незаметно бежит на вокзал:
Ее боль понятна — от нее сбежал уже второй сын!
На вокзале «его»>1 ждал сюрприз — движение на линии Шарлевиль — Париж прекращено! В самом деле, мы читаем у Жюля Пуарье в его превосходной книге «Мезьер в 1870 году»: «Днем 29 августа немецкая кавалерия разобрала рельсы между Аманью и Сольс-Монкленом; но вскоре путь был восстановлен. Однако несколько часов спустя немцы разобрали рельсы на перегоне Лонуа — Пуа».
Неужто придется возвращаться с повинной головой? Один выход все же был — уехать в направлении Живе или в Бельгию, где все спокойно. Он отправился в Шарлеруа, так как помнил, что отец одного его одноклассника, Жюля Дезессара, был главным редактором «Газеты Шарлеруа». Попытался ли он устроиться в газету? Вряд ли, это означало бы, что его позднейшая попытка была повторной; но так или иначе на вокзале в Шарлеруа он узнал, что оттуда обычным порядком ходят поезда на Париж — через Суас-сон. Через несколько часов он может быть в столице. Великолепно! Что было несколько менее великолепно, так это то, что он уже успел «поиздержаться в дороге» и у него не хватало денег на билет до Парижа — только до Сен-Квентина. Хорошо, пусть билет будет до Сен-Квентина. Рембо решил, что как-нибудь сумеет ускользнуть от контролеров на Северном вокзале и в Сен-Квентине с поезда не сошел.
В это время его мать буквально не находила себе места от беспокойства. Вечером 30-го в Шарлевиль потоком хлынули отступающие из-под Седана части, являвшие зрелище неописуемого беспорядка и разложения: лошади, повозки, фургоны, раненые, пехотинцы и зуавы без оружия, артиллеристы без пушек, в разодранных мундирах, умирающие от жажды, твердящие только одно — «нас продали». Вдали слышалась канонада; враг приближался, он был рядом, везде: немецких уланов видели в Эйвеле, в Сен-Лоране, на подходах к Мезьеру. На скорую руку в скверах, в садах, на площадях собирали походные лазареты — поток раненых все не прекращался, их прибыло около десяти тысяч.
— И что на него нашло, — спрашивала себя г-жа Рембо, — какая такая блажь? Он обычно такой благоразумный…
Ни один человек его не видел. Найти шестнадцатилетнего мальчишку в такой толпе было не проще, чем иголку в стоге сена. Г-жа Рембо вернулась домой затемно, с красными глазами; ее сердце было разбито. Изабель на всю жизнь запомнила тот ужасный вечер, когда «в каштановых аллеях беснующаяся толпа распевала патриотические песни».
На Северном вокзале не все прошло так просто, как воображал себе беглец. Контролеры задержали его с билетом до Сен-Квентина, и, поскольку у него не было денег, комиссар полиции при компании «Железные дороги от Парижа до бельгийской границы» отправил его в камеру предварительного заключения. В рапорте значится:
