Артуш и Заур - [73]
— А у меня нет надежд на терпимость к голубым в армянском обществе. Наш народ не может хорошо относится к мужчине, или женщине не участвующей в продолжение рода.
Так будет вечно, — автором этих слов был охранник Артур. В его глазах присутствующие смогли прочесть сожаление и стыд за свой народ.
— Добрый вечер.
— Не может быть.
— Как видишь, может, если захочешь.
— …
— Что случилось? Куда пропал?
— Не могу поверить своим ушам. Нет, я конечно ждал. Знал, что приедешь. Но все равно не могу поверить… И номер ереванский… Ты где?
— В гостинице «Анаис».
— В той, что над Разданом?
— Да…
— Ну, как тебе первые впечатления от Еревана?
— О каких впечатлениях мне сейчас говорить? Для этого я должен хотя бы погулять по городу. Но ты знай, я буду объективен.
— Я не сомневаюсь в твоей объективности.
— Как мне быть необъективным, когда у меня есть такое субъективное обстоятельство как ты?
— Ха, ха. Спасибо. Во сколько ты приехал?
— Несколько часов назад. Я был в ресторане. Познакомился с журналисткой из Турции и людьми Бориса.
— Много выпил?
— Не очень. Только много переводил для турчанки. Челюсть болит. Как будто два часа, без перерыва, делал минет. Завтра начнутся обсуждения.
— А что еще осталось что-то, чего не обсудили?
— По-моему уже не осталось. Но должны же мы имитировать миротворчество, или нет?
— Наверное, должны…
— Ты хочешь прийти в отель?
— А кто там, кроме тебя?
— Как кто? Я — один.
— А разве к тебе не приставили охрану?
— Приставили. Они сидят внизу. Придешь, увидишь. Двое громил. У обоих пистолеты. Шагу не дают ступить.
— Прямо как у президента.
— Ага. Теперь я точно знаю, что чувствуют президенты, и всякие там министры.
— Да. Трудно им приходится.
— Ну что решил? Идешь?
— Ты считаешь, что я должен прийти в «Анаис» и спалиться этим уродам?
— Думаешь, будут проблемы?
— А ты как думаешь?
— А что приход ко мне друга является проблемой?
— Ты считаешь, что наличие друзей у азербайджанца в Ереване не заинтересует спецслужбы? И они не выйдут на меня, на мою семью?
— Ну допустим выйдут. У тебя есть, что скрывать?
— Я не хочу, чтобы мою семью беспокоили. И меня тоже. Общение с ними для меня смерть.
— Тогда выходит, что наш разговор тоже прослушивают?
— Я не исключаю.
— Тогда хочешь, прервем беседу. А то у тебя еще проблемы возникнут.
— Я понимаю, ты сердишься. Но и ты меня пойми. Разве моя осторожность не естественна?
— Как понимаю, мы вообще не встретимся. И по телефону не должны разговаривать. Ты считаешь это естественным?
— Нет. Но такова реальность. Рисковать надо по необходимости. У нас нет сейчас необходимости встречаться.
— Значит, нет необходимости?
— Конечно, нет. Постарайся меня понять. Не старайся ответить на то, что я тебе говорю, постарайся вникнуть в сказанное. Какой смысл встречаться, ощущая на себе сотню пар глаз? Мы должны позволить им так нас унизить? Мы будем похожи на порноактеров. А когда ты уедешь, а может еще раньше, мне придется давать им показания — откуда я тебя знаю, сколько длятся наши отношения, какой характер они носят, что я думаю об азербайджанцах… Мне это надо?
— Но мы так не договаривались…
— А как? Когда ты мне писал, что есть вероятность твоего приезда в Ереван, затем, когда она подтвердилась, я говорил тебе «обязательно встретимся»?
— …
— Говорил?
— Нет.
— Тогда в чем ты меня обвиняешь?
— Ты прав… Значит ты заранее знал, что так будет?.. Знал, что наше свидание, скорее всего, не состоится. Что вокруг меня все время будут охранники.
— Это и ты знал. Но почему-то не воспринимал всерьез.
— Тогда зачем я притащился в Ереван?
— Ты у меня спрашиваешь?
— У меня была лишь одна цель — увидеться с тобой в твоем городе. И ты это знаешь.
— Извини, но это невозможно. Я не могу позволить, чтобы эти ублюдки унижали нас. Мы… мы не настолько жалки, чтобы подвергаться риску и видеться в таких тяжелых условиях. Слава богу, Тифлис в нашем распоряжении.
— Они могут подслушивать. Этого ты не боишься?
— Прослушка вероятна. Хотя может быть и нет. Но если увидимся, они нам кровь попортят по полной программе. Если я поднимусь к тебе в номер, один из них точно захочет поприсутствовать. Можешь в этом не сомневаться. И даже Борис не сможет тебе ничем помочь. Хорошо, что вспомнил, Борис там?
— Нет, ушел… Артуш?
— Да.
— Если б я знал, что так будет, я бы не приехал. Что мне тут делать без тебя? Ты мне ничего не говорил об этом. Почему?
— Может быть потому, что хотел, чтобы ты приехал в Ереван.
— Я тебя не понимаю.
— Что тут непонятного? Я хотел, чтобы ты увидел этот город. Неважно, что не встретимся.
— Ты потерял рассудок, Артуш…
— Я потерял его еще в Баку, много лет назад…
— Завтра вечером мы выйдем в город. Может где-нибудь увидимся?
— Ты все стоишь на своем? Какая разница — в отеле или в городе?
— Я все равно хочу тебя увидеть, пусть даже издалека.
— Не будь таким слабым. Приди в себя. Что ты сказал домашним?
— Не понял.
— Ты сказал, что едешь в Ереван, или?..
— Кое-как объяснил ситуацию. Матери стало плохо, принялась себя истязать. Отец тоже был не в себе. Но мне на это наплевать. Сколько мне еще жить, думая о них? И у меня есть право прожить жизнь, так, как мне хочется.
— Разве ты не живешь, так как хочешь?
Рассказы повествуют о жизни рабочих, крестьян и трудовой интеллигенции. Герои болгарского писателя восстают против всяческой лжи и несправедливости, ратуют за нравственную чистоту и прочность устоев социалистического общества.
Школьники отправляются на летнюю отработку, так это называлось в конце 70-х, начале 80-х, о ужас, уже прошлого века. Но вместо картошки, прополки и прочих сельских радостей попадают на розовые плантации, сбор цветков, которые станут розовым маслом. В этом антураже и происходит, такое, для каждого поколения неизбежное — первый поцелуй, танцы, влюбленности. Такое, казалось бы, одинаковое для всех, но все же всякий раз и для каждого в чем-то уникальное.
Кира живет одна, в небольшом южном городе, и спокойная жизнь, в которой — регулярные звонки взрослой дочери, забота о двух котах, и главное — неспешные ежедневные одинокие прогулки, совершенно ее устраивает. Но именно плавное течение новой жизни, с ее неторопливой свободой, которая позволяет Кире пристальнее вглядываться в окружающее, замечая все больше мелких подробностей, вдруг начинает менять все вокруг, возвращая и материализуя давным-давно забытое прошлое. Вернее, один его ужасный период, страшные вещи, что случились с маленькой Кирой в ее шестнадцать лет.