Артуш и Заур - [63]

Несмотря на то, что приближалась середина лета, ветра не оставляли Баку в покое, часто превращаясь в шторм, ломающий хрупкие деревья и вздымающий волны на многометровую высоту. Заур выпрыгнул из постели и подошел к окну. Ночное море будто пыталось сбросить с себя набранную за день болезненную усталость, смрадную тяжесть дерьма, мочи, спермы, мокроты, выброшенных в него из канализации. Заур, прилипнув лбом к оконному стеклу, пытался приобщиться к этой величественной церемонии очищения, но почувствовал лишь скудость своего воображения перед мощью этой стихии.

Он отошел от окна в непонятном смятении, вызванном магией морского гула. Заур вышел на кухню, достал из холодильника покрывшуюся тоненьким слоем ледяных точек бутылку «Bonaqua», и жадно впился в горлышко. Ему было не по себе. Вернувшись в комнату, с трудом заставил себя уснуть.

3

Путешествие в Армению началось 5 июля в поезде Баку-Тифлис. По-счастью, кондиционеры, которыми с прошлого года были оснащены вагоны международных рейсов, хоть как-то спасали пассажиров от жары. Кроме Заура в купе был лишь пожилой человек, который, представившись как Мохлет, начал жаловаться на дороговизну и с ностальгией вспоминать благословенные брежневские времена. Через два часа он устал и уснул.

Утром Заура разбудил настырный стук проводника в дверь. Старик уже давно проснулся и сидел на своем месте. Он расчесывал волосы древней, маленькой советской расческой и рассматривал стада баранов, бродящих по равнинам в поисках травы. Заур достав из сумки паспорт, положил его в готовом виде на столик. Солдат пограничных войск и служащий азербайджанской таможни, не входя в купе, произнесли: «Доброе утро. Ваши паспорта, пожалуйста…». Заур остолбенел от неожиданной вежливости.

После того, как паспорта были проверены, и вплоть до отправки поезда, никто больше не побеспокоил двоих пассажиров.

— Еще месяц назад аж до трусов проверяли, задавали идиотские вопросы. Значит, когда хотим, можем и по-человечески. Не зря же нас в Совет Европы приняли. — проговорил Мохлет, запивая сказанное теплым Боржоми.

Заур ответил улыбкой и уставился в окно.

— Сынок, я вижу, ты достаточно образован. Я сам — поэт, выпустил три книги. Наверное, слышал об Александре Блоке. Так вот, он говорил, что для поэта главное чувство пути. Этим он хотел сказать, что настоящий поэт должен знать и наметить свой, единственный путь, и держать нить в руках, чтобы не сбиться с него и все время расти. Я начал писать, когда учился в школе. Первое стихотворение было напечатано в издававшейся в то время в Таузе областной газете «Социалистическая деревня». Отец был кузнецом. Я написал много стихов посвященных этой профессии.

— А писали ли вы что-нибудь о городской жизни? — сам не зная почему, спросил Заур.

— А что, сынок, в городе есть жизнь? Даже французы говорят, что лучшие стихи о деревне и природе рождаются в городе. Это значит, если и живешь в городе, писать все равно надо о деревне. Вообще, мои школьные годы попали на войну и послевоенные годы. После окончания начальной школы, мне приходилось ежедневно проходить 7–8 километров до школы деревни Яныглы, и обратно. А дорога проходила по горам, да по долам, сквозь природные красоты. Отца почти не помню. Погиб на фронте. Меня воспитал мой дядя — Мансур. У матери за пазухой был револьвер, за спиной винтовка. Она была секретарем колхозного партийного комитета. Поэтому, что такое голод, холод, страх я знал с самого детства. Никогда не забуду тот день, когда кинулся, чтобы поймать застывшую у дороги куропатку, и вдруг заметил фиалку в кустах. Была ранняя весна, и все было покрыто снегом. А у самых корней куста цвела фиалка. Ты представляешь?

Заур, ответивший «представляю», естественно ничего не представлял, более того, и не собирался этого делать. Мохлет, вдохновленный ответом Заура вдруг вскочил на ноги, задвинул оконную шторку и запер дверь купе, затем неожиданно упал перед молодым человеком на колени.

— Сынок, моя голова побелела в думах о народе и родине. Я — автор трех книг. У меня куча внуков и правнуков. Я стар и никому не нужен, а жену потерял десять лет назад. Ради всего святого, дай отсосу! Прости меня, сынок, прости…

Словно что-то сломалось в сердце Заура и со звоном рассыпалось по всей груди. Ноги и губы задрожали. Он еще вчера вечером уловил что-то странное, и почувствовал, что поездка с этим стариком закончится чем-то неожиданным. Униженный, стоявший на коленях ради орального секса Мохлет, напомнил ему сцену из «Сердца четырех» Сорокина, где перед подростком подобным же образом корчился старик, умолявший дать ему в рот. При прочтении этого эпизода, он не поверил, что такое может произойти в реальности. «Значит, так стирается грань между литературой и жизнью» — прошептал он сам себе. Заур понимал, что времени на раздумье у него нет, и события выходят из-под контроля. Старик видя, смятение и шок в глазах Заура, дрожащими руками начал расстегивать кнопки на джинсах молодого человека, сердце, которого в это время обливалось кровью. На морщинистых, с вздутыми венами, руках старика, местами виднелись только что покрывшиеся корочкой ссадины. Мохлет с трудом вытащил член Заура из трусов и, обдавая его пах и мошонку горячим дыханием, с жадностью стал сосать. У Заура, изголодавшегося по сексу, эрекция произошла молниеносно. Его поразила победа физиологии над чувствами. Он хотел понять, почему не сопротивляется, но не мог найти логического объяснения. Прошло около двух минут. Почувствовав, что вот-вот кончит, Заур, ничего не сказал старику, и простонав, спустил влагу в протезный рот. Изменившийся в лице Мохлет, задыхаясь и давясь, заглатывал потоки извергавшейся спермы. Самый непродолжительный в жизни Заура половой акт подошел, таким образом, к концу. Старик поднялся, с трудом переводя дыхание, проговорил «большое спасибо, сынок», и запил все теплым Боржоми.