Артуш и Заур - [60]

— А кто финансирует проект? — уставился Заур на монитор.

— «Caritas France». Сейчас сброшу тебе e-mail Бориса, спишись с ним. Если условия тебя устроят, поедешь.

* * *

Весь Баку, дом в Ичери Шехере, работа и даже собственное тело тяготили Заура. Он еще не получил ответа на письмо, отправленное Борису Навасардяну два дня назад и места себе не находил, мучил Акифа бесконечными вопросами: «Может мероприятие отменили?», «Может Борис не согласен с моей кандидатурой?», «Можно ли отправиться в Армению по какому-нибудь другому проекту?».

Акиф не понимал почему это человек раньше ни словом не обмолвившийся о своем желании посетить Армению, вообще не интересовавшийся возможностью таких поездок вдруг пожелал отправиться в Ереван. Он боялся обидеть Заура расспросами. Но в одном был уверен точно — после поездки в Тифлис Заур сильно изменился.

Заур повсюду слышал шепот Артуша, чувствовал его теплое дыхание, запах, влагу поцелуев и, сам не понял, какая неведомая сила привела его к воротам школы № 2. Он никогда не планировал побывать здесь, даже не думал об этом. Просто внезапно обнаружил себя стоящим возле здания школы. Он знал, что все учебные заведения на каникулах, школы закрыты и попасть внутрь для него будет не так-то легко. Но он решил попытаться.

Прислонив лоб к стеклу, он заметил в конце полутемного фойе пожилую женщину-сторожиху с вязанием в руках. Постучался. Женщина поднялась и, шаркая шлепанцами, пришла открывать.

— Кого ищешь, сынок?

— Никого, зайти хочу.

— Почему-у-у? — вытаращила женщина глаза, растягивая гласную в последнем слоге.

— Я учился в этой школе. Вот пришел вспомнить былые деньки.

— Понимаю, сынок, но впустить тебя не могу. В здании никого нет. Как я могу впустить чужого?

— Через пару дней я уезжаю. Хочу увидеть школу в последний раз. Может я больше никогда не вернусь в Баку, — соврал Заур и тут же покраснел.

— Повторяю еще раз — впустить не могу! Если что-нибудь пропадет из классов — отвечать мне!

— Если не доверяете мне, давайте пройдемся вместе по коридорам, двору, — взмолился Заур. — Но, прошу, не отказывайте.

Будь здесь прежний сторож тетя Наида, Заур спокойно зашел бы. Но нынешняя сторожиха, устроившаяся в школу после выхода на пенсию, конечно же, знать Заура не могла. Она впервые в жизни видела человека, умоляющего позволить ему в последний раз увидеть родную школу. Женщину изумила встреча с таким человеком, и это в наши-то времена, когда такие понятия, как школа, учитель, образование подверглись полной девальвации. С одной стороны, она действительно не имела права впускать постороннего, с другой, понимала — жестоко мешать человеку, который хочет попрощаться с родным городом и школой.

— Ладно, сынок. Но у тебя пятнадцать минут! Иногда заходит кто-нибудь из руководства за бумажками. Если тебя увидят, я потеряю работу.

Обрадовавшийся Заур поцеловал женщину в щеку, сунул ей в карман пять манат и выпалил:

— Спасибо.

Он быстро поднялся на второй этаж. Остановился посреди длинного коридора, погрузившегося в мертвую тишину каникул, оглянулся по сторонам. Он не знал с чего начать, так и остался стоять, как вкопанный. В конце концов, он подошел к дверям класса, где проучился с пятого по десятый и глубоко вдохнув, потянул за ручку.

Те же парты, та же доска, тот же учительский стол. Единственное произошедшее здесь изменение: со стен поснимали портреты русских классиков и повесили портреты азербайджанских поэтов и писателей. Окна, оставшиеся с советских времен, похоже, никто не собирался менять. Собравшаяся между двух стекол пыль, казалось, тоже хранится лет десять-двадцать. А вот и парта, в третьем ряду, та самая, за которой он сидел с Артушем на протяжении шести лет. Заур присел на «свое место», сложив руки перед собой, совсем как первоклассник. Сейчас парта стесняла его, тело с трудом вмещалось между скамьей и крышкой стола. Он навсегда перешел в мир взрослых. «Ну вот, через столько лет, тот же класс, та же парта…» Заур не заметил, как глаза наполнились влагой, слезы потекли по щекам и закапали на стол и колени. Вдруг он очнулся от странного чувства, испытываемого обычно в юности — ощущения мятежной легкости тела. Чувство сладострастной боли пробежало от области паха по всему телу. Словно желанный ему человек сидел сейчас рядом. Он чувствовал его запах, теплоту его дыхания. Он был готов пожертвовать собой, отдать ему сейчас самое драгоценное — свое тело. Ведь, это чудо, наполненное играющими гормонами и искрящейся любовью, уже невозможно удержать в своей власти, оно требует отдать себя другому — в этом и заключается великое предназначение человеческого организма.

Заур вдруг вспомнил, что сторожиха дала ему только пятнадцать минут. Он хотел выйти из класса, но ноги отказывались подчиняться. Старые парты настойчиво возвращали его в прошлое. И стены просили остаться. Школьная доска требовала: «постой, разрисуй меня в последний раз мелом». Он больше не мог этого выдержать. Поднялся с места. Губы его дрожали. Застрявший в горле комок, не давал тихо стекающим слезинкам превратиться в селевые потоки рыдания. Заур остановился перед доской. Заметив небольшой кусочек мела, взял его и, поиграв немного в ладони, положил в карман. Он спустился по лестнице в другом конце коридора, и открыл дверь, ведущую во двор школы. Здесь, за старым помещением, где в его время проходили уроки труда, они впервые открылись друг другу, здесь родился их первый поцелуй. Старый чинар по-прежнему нес свою вахту, защищая этот уголок от палящего солнца. Заур присел на находящееся в тени некое подобие скамейки — деревянную доску, на двух больших камнях. Прислонившись спиной к дереву, он закрыл глаза и почему-то, вдруг вспомнил последний звонок.