Артур - [60]

Шрифт
Интервал

Да, Артур хорошо выбрал место для битвы. Земля помогала нам и мешала врагам; превосходящая численность не давала им ни малейшего преимущества.

Взяв копье наперевес, я развернул коня и рванул вперед. Рядом раздался пронзительный боевой клич, и мимо меня пронесся Гвальхмай, его лицо светилось исступлением битвы. Я хлестнул коня, поровнялся с ним, и мы поскакали вместе. Земля тряслась от конского бега. Копыта выбивали барабанную дробь.

Вниз и вниз мы летели, словно орлы с высот, быстрее ветра. Ирландцы, заслышав грохот, выставили круглые щиты, но где им было заслониться от бури!

Шум нашей сшибки прокатился по долине, словно тысяча молотов разом обрушилась на тысячу наковален. Блеснула сталь. Раздались крики. Всколыхнулся воздух. Я вновь и вновь разил копьем, расчищая себе дорогу.

Гвальхмаи скакал по правую руку, разя без передышки. Вместе мы пробивались в самую гущу сечи, туда, где взлетал на дыбы белый конь Артура. Все, кто попадался нам на пути, падали под ударами копья или под страшными копытами обученных боевых лошадей.

Хотите, я расскажу вам, что значит сражаться верхом?

Ты ощущаешь под собой могучий сгусток энергии, конские бока ритмично вздымаются и опадают в такт бегу. Сила скакуна становится твоей силой, она поднимается в тебе и выплескивается в копье, которое ты сжимаешь в руке. Крепкое ясеневое древко становится несокрушимым, ярое стальное острие пронзает все на своем пути: дерево, кожу, кость.

Когда ты устремляешься в атаку, враг кажется сплошной безликой стеной. При твоем приближении она дробится и оседает назад. Потом ты видишь отдельные бревна — людей — в тот миг, когда они валятся на землю. В какое-то страшное мгновение тебе предстают их выкаченные глаза и разверстые в крике рты. Но вот они повержены, и ты свободен.

Сквозь тебя словно прокатывается морская волна. В ушах грохочет битва, глаза застилает туман. Ты видишь блеск стали. Ты видишь наконечник своего копья, словно светящуюся точку, словно головню в ночь Бельтана, — он разит и разит.

Ты ощущаешь густую, соленую сладость крови.

Ты сильнее и больше, чем можешь вообразить. Ты наполняешь собой весь этот земной мир. Ты могуч. Ты неуязвим. Ты — Божий воин, тебя направляет Его десница. Мир Его изливается из твоего сердца, как из колодца.

Все это и еще многое другое ощутил я, когда метеором летел на помощь Артуру. Ирландцы падали передо мной и больше не поднимались.

— Артур! — вскричал я, раскидывая последних врагов, которые еще преграждали мне дорогу.

— Славно, Бедуир! — отвечал он.

Здесь, в самой свалке, с копьем было не развернуться. Артур рубил мечом, рука его вздымалась и падала. Я вставил копье в петлю под ногой, вытащил меч, одновременно снимая со спины щит, и ринулся в бой.

Повсюду Кимры теснили врагов. Да, неприятель отступал, но до чего же медленно! Мы напирали — было ощущение, что брели против течения.

И вдруг в один миг прилив сменился отливом, увлекая нас за собой. Я взглянул на противоположный склон лощины, пытаясь понять, отчего это, и увидел, что англы пытаются прорваться по другому берегу реки, но на них скачут с холма Идрис и Маглос. Атака была отбита, не успев толком начаться.

Видя, как гаснет последняя надежда, ирландцы обратились в бегство.

— Они бегут! — вскричал Артур. — За мной!

Он поднял меч, и его боевой возглас потонул в крике бегущих ирландцев. Белый конь взял с места в карьер, и мы устремились в погоню.

Мы преследовали их до самого брода через Глейн. Здесь, в широкой и гладкой долине, англы прекратили бегство, чтобы снова дать бой.

Мы остановились чуть поодаль — осмотреть диспозицию и перевести дух. Короли подъехали к Артуру посовещаться.

— Они думают здесь нас одолеть, — заметил Артур.

— И скорее всего одолеют, — ответил Идрис. — Глядите, насколько растянулись передовые ряды. Они легко возьмут нас в кольцо.

Кому как, а мне надоели эти малодушные сомнения.

— Если это смелость, Идрис, — сказал я, — ты показываешь ее весьма необычным способом.

Гвальхмаи хохотнул, Идрис стиснул зубы, но ничего не ответил.

— Мы ударим сюда, в центр, — сказал Артур, который все это время внимательно обозревал вражеские ряды. Он указал туда, где враги стояли плотнее всего. — Англы воюют, как саксы, но еще больше боятся лошадей. Так что ала оттеснит их за брод и рассечет надвое. Когда это произойдет, фланги начнут сходиться, чтобы заполнить брешь.

— И окружат нас. — На этот раз опасения высказал Маглос.

— Да, — спокойно отвечал Артур, — и наши пехотинцы нападут на них сзади.

— Но мы-то будем в ловушке, — настаивал Бедегран.

— В ловушке должна быть приманка, — вмешался Гвальхмаи, избавляя меня от необходимости отвечать, — иначе крыса в нее не полезет.

— Мне это не по душе, — засопел Идрис. — Слишком опрометчиво.

Я повернулся к нему.

— Они боятся коней! Разве ты не видел, как они дают стрекоча при одном виде лошади? К тому времени как они возьмут нас в кольцо, подоспеет пехота, и сам неприятель окажется окруженным!

Я повернулся и увидел, что Артур смотрит на меня во все глаза.

— Что? Думаешь, ты один в силах отличить острие от рукояти? — спросил я.

Артур повернулся к остальным.

— Ну? Слышали, что сказал Бедуир? Он ударит в центр, мы с Бедеграном, как и прежде, возглавим пехотинцев. Да будет с нами Бог!


Еще от автора Стивен Лохед
Талиесин

«Талиесин» — первая книга саги «Пендрагон» английского писателя Стивена Лохеда. В основу цикла легли кельтские легенды, тонко вплетенные автором в реальные исторические события. С 90-х годов С. Лохед считается признанным мастером жанра фэнтези. Нельзя отрицать влияния на его творчество К. Льюиса и Р. Толкиена, но писателю все же удалось найти свой самобытный путь в литературе.


Мерлин

«Мерлин» — вторая книга саги «Пендрагон» английского писателя Стивена Лохеда. Главный герой книги — легендарный мудрец и пророк Мерлин. В основу цикла легли кельтские легенды, тонко вплетенные автором в реальные исторические события. С 90-х годов С. Лохед считается признанным мастером жанра фэнтези. Нельзя отрицать влияния на его творчество К. Льюиса и Р. Толкиена, но писателю все же удалось найти свой самобытный путь в литературе.


Рекомендуем почитать
Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

 Эта книга является 2-й частью романа "Нити судеб человеческих". В ней описываются события, охватывающие годы с конца сороковых до конца шестидесятых. За это время в стране произошли большие изменения, но надежды людей на достойное существование не осуществились в должной степени. Необычные повороты в судьбах героев романа, побеждающих силой дружбы и любви смерть и неволю, переплетаются с загадочными мистическими явлениями.


Рельсы жизни моей. Книга 2. Курский край

Во второй книге дилогии «Рельсы жизни моей» Виталий Hиколаевич Фёдоров продолжает рассказывать нам историю своей жизни, начиная с 1969 года. Когда-то он был босоногим мальчишкой, который рос в глухом удмуртском селе. А теперь, пройдя суровую школу возмужания, стал главой семьи, любящим супругом и отцом, несущим на своих плечах ответственность за близких людей.Железная дорога, ставшая неотъемлемой частью его жизни, преподнесёт ещё немало плохих и хороших сюрпризов, не раз заставит огорчаться, удивляться или веселиться.


Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений

Герой этой книги — Вильям Шекспир, увиденный глазами его жены, женщины простой, строптивой, но так и не укрощенной, щедро наделенной природным умом, здравым смыслом и чувством юмора. Перед нами как бы ее дневник, в котором прославленный поэт и драматург теряет величие, но обретает новые, совершенно неожиданные черты. Елизаветинская Англия, любимая эпоха Роберта Ная, известного поэта и автора исторических романов, предстает в этом оригинальном произведении с удивительной яркостью и живостью.


Щенки. Проза 1930–50-х годов

В книге впервые публикуется центральное произведение художника и поэта Павла Яковлевича Зальцмана (1912–1985) – незаконченный роман «Щенки», дающий поразительную по своей силе и убедительности панораму эпохи Гражданской войны и совмещающий в себе черты литературной фантасмагории, мистики, авангардного эксперимента и реалистической экспрессии. Рассказы 1940–50-х гг. и повесть «Memento» позволяют взглянуть на творчество Зальцмана под другим углом и понять, почему открытие этого автора «заставляет в известной мере перестраивать всю историю русской литературы XX века» (В.


Два портрета неизвестных

«…Я желал бы поведать вам здесь о Жукове то, что известно мне о нем, а более всего он известен своею любовью…У нас как-то принято более рассуждать об идеологии декабристов, но любовь остается в стороне, словно довесок к буханке хлеба насущного. Может быть, именно по этой причине мы, идеологически очень крепко подкованные, небрежно отмахиваемся от большой любви – чистой, непорочной, лучезарной и возвышающей человека даже среди его немыслимых страданий…».


Так затихает Везувий

Книга посвящена одному из самых деятельных декабристов — Кондратию Рылееву. Недолгая жизнь этого пламенного патриота, революционера, поэта-гражданина вырисовывается на фоне России 20-х годов позапрошлого века. Рядом с Рылеевым в книге возникают образы Пестеля, Каховского, братьев Бестужевых и других деятелей первого в России тайного революционного общества.