Артемий Волынский - [66]

Главными же его заботами были собственные конные заводы в селах Васильевском и Батыеве. В первом на «аргамачьем заводе» в 1740 году имелось 48 лошадей, которых обслуживали восемь конюхов; во втором — 101 лошадь разных пород. Приказчики вели учет и составляли соответствующие документы — например, «реестр молодым жеребцам» или «кабылы, которым быть у припуска», — где указывалось происхождение каждого животного: «Жеребец вороной, грива направо; от темно буланой домашней кобылы и от вороного домашнего жеребца Малыша»^{283}. Хозяин скучал по своим любимцам и, не имея возможности часто бывать в далеких от Москвы селах, просил перевести их поближе, поскольку «желает смотреть лошадей». Опытный лошадник, он давал конюхам указания: «К бурым ко всем осми кобылам будете припущать гнедопегого аргамака».

Составленная Волынским «Регула о лошадях, как содержать и при том прилежно смотреть надлежит чтоб в добром призрении были» поражает знанием подробностей и выдает истинного знатока, для которого в коннозаводском деле мелочей не было:

«Для летних выпусков лошадям сделать около Батыева в разных местах два пригона, где пристойно и ближе к пастбищам, где пасутся лошади, дабы из пригонов лошадям недалекий до кормов перегон был, а делать выбрав сухия и скалистыя места, чтоб вода не стояла и не было грязи; и оплесть плетнем частым со всех сторон, длиною каждую стену по 50 сажень, а вышиною б в три аршина или выше, а посредине одни ворота; а по обеим сторонам ворот сделать по сараю до самых побочных стен, плетеные ж, и сверху соломою накрыть как покрываются обыкновенно, дабы в ненастныя времена лошадям дождь не докучал.

Также кобыл с жеребятами держать в особливом стаде и в пригоне, а холостых особливо. И для того для бережих кобыл, из тех, кои с жеребятами — сделать особливый пригон подле того луга, что за большим прудом подле большой дороги, близ слободки; и делать строенье и сараи так, как выше показано, только длиною и шириною на 25 саженях. И во всякую весну оные все три пригоны починивать, оплесть из мелкаго хворосту, а не из крупнаго, и смотреть, чтоб роженья не торчали, дабы лошади глаз себе не перепортили, или б и не набрюшилися. Также и по рекам для водопою выбирать места не тонкия и расчищать берега, чтоб место к воде шире, дабы лошадям не пить мутной воды, что зело им нездорово, еще ж берег искапывать, чтоб не круто было».

Излишней самостоятельности слуг, особенно по лошадиной части, барин не одобрял и в таком случае гневался. «Пишет ко мне Петр Васильевич, что к присланным от Василья Пахомовича кобылам велел ты припустить неопалитанского жеребца малого, и то ты соврал: иногда чего сам не смыслишь зделать, то надлежало было тебе писать ко мне и требовать на то повеления, или спросился с Петром Васильевичем. И впредь уже так не делай, буде сам не знаешь, что к чему приличнее, немедленно пиши ко мне», — сделал он выговор Андрею Курочкину. Но за хорошую работу жаловал: «Батыевскому прикащику Барсову за доброе ево смотрение дать семь аршин сукна по рублю аршин»^{284}.

Кажется, наиболее доходным предприятием Артемия Петровича был его винокуренный завод под Казанью. На нем имелось 60 котлов-«казанов» емкостью 540 ведер, которые давали примерно семь—десять тысяч ведер водки в год. В прибыльном водочном бизнесе Волынский использовал и «административный ресурс» — несколько подрядов на поставку вина губернатору «уступил» местный купец Афанасий Дряблов за обещание не взыскивать с него и его товарищей тысячу рублей за украденный провиант. «Смотрение» за заводом осуществлял казанский прокурор Василий Неелов, а крупные поставки вина (по четыре—шесть тысяч ведер) шли в кабаки не только Казанской губернии, но и соседней Нижегородской, где вице-губернаторствовал родственник, бригадир И.М. Волынский^{285}.

Помимо собственных вотчин, Артемий Петрович ведал и хозяйством своей родственницы и воспитанницы Елены Васильевны. Ее приказчики отчитывались перед ним о состоянии имений и составляли ведомости полученных доходов; иногда он брал из них небольшие суммы для каких-либо срочных выплат^{286}. Денег не хватало, и Волынский, как и другие вельможи, постоянно был в долгах — и занимал деньги у своих же подручных и коллеги по Кабинету князя А.М. Черкасского. Однако после ареста и казни министра следователи насчитали за ним всего 17 долгов на общую сумму в 3602 рубля (подсчет современного исследователя Ю.А. Тихонова дал несколько большую сумму — 3892 рубля 26 копеек^{287}) — не так уж и много при постоянных расходах на строительство и столичную жизнь.

Одни долги он отдавал быстро — это касалось прежде всего заимствований из касс подведомственных учреждений. Адъютант Иван Родионов и другие подчиненные Волынскому чиновники на следствии признавали, что их начальник «многажды бирал денги в росход как из егерской, так и из Конюшенной канцелярии» — по 100, 500 и 1000 рублей, но всегда их возвращал^{288}. О других же долгах Артемий Петрович мог и запамятовать. Еще в 1716 году он по векселям взял у английского купца Якова Ренгольта 600 рублей, обещая уплатить деньгами или персидскими товарами, но заимодавец их так и не дождался; в 1740 году о возврате долга просил уже его сын. Иноземцу-портному Михаилу Рексу Волынский не заплатил 89 рублей «за дело в 1726 г. платья и за приклад», а серебряных дел мастеру Николаю Дону — 21 рубль 62 копейки за изготовление двух серебряных чашек. Не был оплачен годовой труд Иоганна Зегера (200 рублей), обучавшего его сына Петра, а органист лютеранской церкви Фридрих Вильд не получил 50 рублей за обучение дочерей игре «на клевикортном инструменте». Весной 1740 года министр не расплатился с придворным обер-гофкомиссаром Исааком Липманом за доставленную из Силезии карету ценой 233 талера и купленного за 400 рублей испанского жеребца. Мастер латунного дела швед Карл Густав Гедберг не дождался 100 рублей за изготовление фигурок оленя, двух черепах, двух собак, осла и прочих животных, а также колокольчиков на шутовскую свадьбу