Артем Гармаш - [273]

Ветробалчане, конечно, догадывались, что привело их сюда. Ибо другой причины сейчас не было. Помещичье имущество уже возвратили сразу же после первого приказа немецкого командования и контрибуцию тогда же уплатили; досталось кое-кому и шомполов, а некоторые и в тюрьму попали, да так и по сей день там горе мыкают. А через какой-нибудь месяц после того и вторично то же самое: и контрибуция, и шомпола, и тюрьма для некоторых — за убитого неизвестно кем сельского старосту Шумило. Нет, за старое ветробалчане расплатились сполна. Вот и выходит, что эту новую напасть навлекли на себя не чем другим, как происшествием, случившимся два дня тому. Среди бела дня на большаке партизаны перехватили немалый табун рогатого скота — сотни три голов с охраной — тремя немцами на тачанке с пулеметом. Но при чем тут Ветровая Балка? — старались успокоить себя ветробалчане. Разве есть их вина в том, что через их село гнали этот табун? Кратчайший путь им был через село, поэтому и выбрали эту дорогу, а не потому, что и ветробалчане тоже были будто бы замешаны в том деле. Нет, чего не было, того не было. Да и дознались, что то партизаны были, не сразу, а уже после. Да еще в пруду и скот поили. Времени было достаточно — это верно, чтобы как следует все распознать. Но и они, как выяснилось, были хлопцы не промах, толковые. Кое-кто из крестьян пробовал разведать, подойти ближе, заговорить с охраной — было их человек пять, некоторые с оружием, остальные с бичами, однако всякий раз с тачанки, на которой сидели трое немцев, звучал грозный окрик — «цурюк», а то и выстрел вверх — для острастки. И любопытные смельчаки ни с чем отступали с выгона к плетням, где у ворот группами стояли едва ли не все жители этого края села — надъярцы.

Стояли — переговаривались, путаясь в догадках и предположениях. Ведь никогда еще такого не бывало! Время от времени, об этом знали, большаком и вправду гнали из Полтавы на Славгород для Германии вот такие табуны — железная дорога не справлялась, но, чтобы на водопой делать такой крюк, когда можно из «казенного» колодца напоить, — до такого еще не додумывались. Иль такие уже несусветные лодыри охранники, что лень им натаскать воды из колодца? Обмелел, видно? Так в Чумаковых хуторах колодцы есть. Нет, дело не в этом, как видно. А может, на выпас пригнали сюда, на Лещиновские луга, да уж и поить надумали? Однако и такая догадка никого не удовлетворила. Хотя бы потому, что и вдоль дороги пастбищ сколько угодно. Столько незасеянной земли и помещичьей, и крестьянской — овсюг, пырей в пояс, есть где пасти. Было бы что! А предположить, что табун погонят через их село дальше — лесом на Хорол, Ромодан, — никому и в голову не приходило. И до Подгорцев не доберутся, — захватят их, не поможет и пулемет.

Вот так, наверно, и остались бы ветробалчане сбитыми с толку, если бы не случай. Еще когда гнали табун через плотину, внимание к себе привлекли трое мужчин, — простоволосые, в одном белье, шли они понурившись за стадом и впереди тачанки, поддерживая руками свои исподники, с которых, очевидно, были предусмотрительно срезаны пуговицы. Как видно, арестованные. На привале, когда свернули с плотины на выгон, им приказано было сесть на землю потеснее неподалеку от тачанки. Так и сидели они все время, вызывая самим своим видом искреннее сочувствие к себе со стороны крестьян и снова-таки — различные догадки: кто они такие? Куда их ведут? А женщины тут же запричитали: сердешные, да это же они голодные, наверно! И Гармашиха сказала своей невестке — стояли всей семьей у своих ворот в толпе односельчан, — чтобы вынесла из хаты буханку хлеба, а жена Мусия Скоряка послала дочку по кувшин молока — сколько уж там его есть от трех овец! Затем Катря Гармаш велела Остапу отнести все это арестованным. Но Остап схитрил: пускай, мол, лучше дядя Мусий, он у нас разбитной! Скоряк не стал отнекиваться, молча взял буханку хлеба под мышку, в другую руку кувшин с молоком и направился к тачанке. Немцы встретили его веселыми возгласами: «О, зер, зер гут! Гебен зи!» Но когда сказал, что это для арестованных, сразу же помрачнели. А один, похожий на цыгана, даже сердито выругался, да еще такой отборной руганью и на таком чистейшем украинском языке, что Мусий сразу же насторожился. «Давай сюда», — приказал тот же немец. И забрали у Мусия и буханку хлеба и кувшин молока. Потом хлеб переломили все же пополам и, позвав одного из арестованных: «Комен гир!» — отдали половину. А вторую половину разделили между собой. Ели и запивали молоком прямо из кувшина, передавая его один другому. А Мусий Скоряк стоял в двух шагах от них, ожидая, пока опорожнят посуду.

По крайней мере так думали стоявшие в толпе у ворот, внимательно следя — сюда ничего не было слышно — за каждым движением и Мусия, и немцев. На самом же деле Мусий о кувшине тогда совсем не думал, а стоял оторопевший, увидев среди немцев на тачанке одетого в немецкую форму не кого иного, как Теличку Антона, который, уехав еще на троицу в Славгород, так и по сей день не вернулся домой. Увидел и Теличка, что Скоряк узнал его, и не стал дальше таиться, а сказал, натянуто усмехаясь: «Да хватит вам, дядько Мусий, присматриваться. Ну да, Антон. И это все свои хлопцы. А маскарад этот — военная хитрость. Раскумекали?» — «Раскумекал!» — в тон ему ответил Мусий, действительно все поняв сразу. И в тот же миг почувствовал в душе большое облегчение оттого, что немцы это сидят арестованные, а не свои люди. Но одновременно его охватила и большая тревога. Поспешно спросил: «Ну а что ж вы, хлопцы, с ними надумали?» — «А твое какое дело?» — грубо ответил ему похожий на цыгана. «Как это какое?! — уже совсем оправился Мусий. — А в случае чего кто расхлебывать будет? Ты был да сплыл, а мы, которые мирные люди, страдай! Аль думаешь, что для них велика штука пустить дымом и все село?» Тогда сказал третий лесовик, до сих пор молчавший. Как видно, был за старшего у них. «Не хлопочи, старик. Ничего плохого мы им не сделаем». — «Амнистия!» — вмешался в разговор Теличка, может, только для того, чтобы показать Мусию, что и он здесь не последняя спица в колесе. «Отпустим, — продолжал третий, — уж за одно то, что дурака не валяли: без выстрела отдали нам все это стадо. И немалое. Считай, старик, на целый товарный состав. Да еще и пулемет в придачу. Ну а теперь иди себе, папаша. Как бы тебе разговор этот с нами потом боком не вышел». — «Да обо мне никому ни гугу!» — добавил Теличка.