Артем Гармаш - [238]

Нарочно медленно, то и дело отмахиваясь от изголодавшихся назойливых комаров, свертывал цигарку, все еще не зная, что ему делать дальше; так же неторопливо высек огонь и, затянувшись самосадом, вдруг выдохнул вместе с дымом:

— Э, никуда тот дом не денется!

Да и смешно было бы: верста всего осталась до Подгорцев. Уже чем дальше, все светлее на песчаной почве выступала в темноте дорога, и вскоре впереди, меж стволами деревьев, забелел пологий песчаный берег речки, стало слышно, как меж сваями моста плещется быстрая вода.

Перейти мост через Псел, лишь недавно настланный новыми осиновыми досками из Кандыбовой «лесопилки» и его же саперами — старый настил был унесен весенним паводком, — и сразу же будут Подгорцы, небольшое лесное село, прилепившееся под самой горой на высоком берегу речки. На всю Ветробалчанскую волость, а возможно, и на весь уезд — Зеленый Яр с окрестными хуторами не в счет, входил в другую волость и даже в другой уезд, — теперь это был единственный населенный пункт, где до сих пор еще не побывали немцы. И казалось, после единственной попытки, к тому же и не очень настойчивой — только разведки, — они не имели теперь такого намерения. Во всяком случае, ничто не предвещало этого. Так и жили подгорцы, а с ними и временные жители этих мест, в том числе и Кандыба со своим партизанским отрядом, — жизнью хотя и нелегкой, хлопотной, но достаточно беззаботной. Разумеется, на ночь перекрывали все лесные дороги заставами — ни проехать, ни пройти. Но просто через лес, минуя дороги, не то что разведку, а целый полк незаметно провести можно. Как-то Грицько и сказал Кандыбе об этом, но тот лишь плечами пожал. «Да неужто они с неба на лес упадут! Откуда ни сунутся, так прежде на какое-то из сел наткнутся. Ежели с юга, то Ветровой Балки им никак не миновать. А ты же у нас для чего там со своими хлопцами? Аванпост наш! Задержишь, пока подоспеем…» — «Ой, не знаю! Ведь у меня и десяти винтовок нет, а вы пока паромом через Псел переправитесь!» — «Не беспокойся! Все будет в порядке». Однако Кандыба, как видно, намотал себе на ус. И уже нынче проезжая, Грицько с удовлетворением заметил и на опушке леса по обеим сторонам дороги свежевырытые окопы — с бруствером, с бойницами, и возле хаты лесника целый взвод в заставе, и мост законченный. В прошлый раз, когда он был здесь, до середины только был настлан, лодкой пришлось перебираться.

В последнее время Грицьку частенько приходилось бывать в Подгорцах по своим партизанским делам, он хорошо знал дорогу и не плутал даже ночью. Сразу же за мостом, чтобы не идти улицей, не мозолить людям глаза, сворачивал на стежку, что вилась вдоль речки за огородами, и через какую-нибудь сотню шагов напротив двора деда Вухналя, где живет Кандыба, еще раз сворачивал и огородом шел к летнему деревянному дому. Хозяин сам в нем не жил, построил специально для дачников, что каждое лето приезжали сюда, в глухие Подгорцы, — преимущественно заядлые рыболовы или просто большие любители природы.

Хотел было и сейчас пойти той же дорогой, но что-то помешало ему свернуть на стежку. Сначала и сам не понял, что это было, и лишь после сообразил, что был это обыкновенный стыд за свою не слишком ли чрезмерную осторожность. Другие не так рискуют, Тымиш, можно сказать, в самое логово вражье не колебался пойти. Так, чего доброго, легко и трусом стать! И Грицько пошел просто по улице.

Было еще не поздно, да еще в канун праздника, на улице было людно. У ворот стояли, сидели на бревнах сельчане. И речь шла у всех, как слышал Грицько, минуя их, об одном и том же: о беде, о смерти, постигшей двух партизан в Славгороде…

Ему, конечно, интересно было бы послушать, что говорит об этом народ, но не стоило привлекать к себе внимание, да и хотелось поскорее увидеться с Кандыбой, он-то наверняка знает все, как оно было на самом деле, без всяких вымыслов. Поэтому шел не останавливаясь, скажет «добрый вечер» и идет дальше.

Дойдя до площади с бревенчатым общественным амбаром в центре ее, а больше никаких общественных построек и не было в селе, свернул налево. В третьем дворе и живет Кандыба. Подошел уж было к перелазу, но тут с лежавших рядом бревен вскочил человек с винтовкой и преградил ему дорогу. Он был незнаком Грицьку, да и Грицька, как видно, видел впервые.

— Ты куда?

Грицько сказал, что по делу к Кандыбе.

— Тогда посиди! Не до тебя нынче ему. Приказ — никого не пускать. Совещание у него.

— Что-то затянулось. Не мылкое, видать, мыло, — сказал сидевший на бревнах напарник часового. Так по крайней мере подумал Грицько и уже собирался спросить его, о каком мыле речь, но, присмотревшись, понял свою ошибку и вовремя сдержался. Чтобы тот не узнал его в лицо, если не успел еще узнать по голосу.

Конечно же это был Гусак Павло, недавний его односельчанин, примак Приськи Забары, что жила в том же конце села, где и Саранчук, — на Белебене. Но, как это ни странно, на протяжении всех этих лет им почти не приходилось встречаться. Женился Гусак и перебрался в Ветровую Балку перед самой войной, потом оба без малого четыре года были на войне, а когда Грицько в декабре прошлого года вернулся с фронта домой, Гусак все еще служил в гайдамаках в курене полуботьковцев — вначале в Полтаве, а потом в Славгороде. Пока не разоружили его, тогда же как и весь взвод Корнея Чумака, — в знаменательный день раздела ветробалчанами помещичьего имущества. С тех пор и исчез Гусак из села. Перебрался в свои Подгорцы, где и жил все время у родных, если верить Приське, но скорее всего продолжал «казаковать» в гайдамацком курене. Ибо почему же тогда Приська всю зиму просидела у своих родителей? Ее объяснение тем, что, мол, озлился больно муж на нее за ее тогдашнюю проделку с ним, мало кого убеждало. Не такой он дурень, чтобы не понимать, что о нем же, о его глупой башке беспокоилась она, спрятав в ту ночь, по совету Артема Гармаша, пока муж спал, и оружие его и даже сапоги, чтобы не мог он никуда из хаты улизнуть. Ведь иначе мог бы и на пулю напороться. Артем тогда прямо так ее и предупредил: если попытается в Чумаковку к своим пробраться, то пуля его и на коне догонит. Приська пообещала. Однако для большей уверенности Тымиш Невкипелый, тогдашний командир красногвардейцев, принял еще и свои меры предосторожности на тот случай, если бы Приська сама не управилась или не сдержала своего обещания. И поручил это Грицьку, ближайшему соседу, знавшему все ходы и выходы на дворе Забары. Посоветовал прихватить с собой кого-нибудь из своих хлопцев на подмогу, чтобы обезоружить Гусака и взять под домашний арест. Вдвоем с Козырем Грицько и отправился на свой Белебень. У Забары, как и в остальных хатах, светилось и двери были уже не заперты. Они тихонько вошли в хату и увидели такую картину: посреди хаты одетый, в шинели и даже в шапке, но босиком, стоял Гусак, переминаясь в нетерпении перед своим тестем, старым Забарой, сидевшим на скамье и нехотя стягивавшим сапог с ноги. Увидев на пороге вооруженных парней, оба замерли в напряженных позах, а Грицько, сообразив сразу все, сказал Гусаку: «Ты что же это среди бела дня человека грабишь? В гайдамаках напрактиковался? А ну, отдавай оружие!» Гусак сказал, что оружия у него никакого нет. Приехал в гости к женке безоружный. А не верите — ищите! «Да трусанем. А как же! — И к Приське, что возилась у печи: — С какого угла, хозяюшка, дозволишь начать?» Тогда Приська, не говоря ни слова, накинула свитку на плечи и кивнула головой Грицьку идти с нею. В повети из кучи сторновки она достала винтовку и саблю, потом вывела из хлева верхового коня и, пока Грицько седлал его, открыла ворота. Выезжая со двора — Козырь остался сторожить арестованного, — Грицько сказал Приське: «А ежели полезет с кулаками…» — «Пусть только попробует! — не дала и фразы закончить. — Так и загремит из хаты!» И в тот же день — правда, неизвестно, с грохотом, а может, и тихо, но Гусак исчез из села. Будто корова языком слизала! И надолго. Уж по весне, когда пришли немцы, появился и он в Ветровой Балке. Грицько тогда и дома уж не жил, дубил шкуры в Зеленом Яру. И как-то принес Дудка Лука из ночного похода в село к своей Дарине вместе с другими сельскими новостями и эту: забрал Гусак Приську к себе в Подгорцы. Ну, забрал так забрал, ему-то что до этого! За своими заботами и вовсе скоро забыл о них. Тем более что с тех пор, как вступил в партизанский отряд, бывая у Кандыбы, ни разу не встречался в Подгорцах ни с Гусаком, ни с Приськой. Приходил всегда как стемнеет уже и не улицей, а огородами, крадучись. Поэтому неожиданная встреча с Гусаком сейчас Грицька даже немного встревожила. Не то чтобы он боялся его. Еще с прошлогодней встречи с ним знал, что за человек. Не из тех, что на рожон сгоряча полезет. Но сделать тайком пакость какую вполне способен. И наверняка сделает — в отплату за унижение его казацкого достоинства, которое претерпел от него в то зимнее утро. Какую пакость? Да шепнет ветробалчанской полиции об этом его посещении Кандыбы, и уж неприятностей не оберешься! Поэтому Грицьку и не хотелось, чтобы Гусак его узнал. Решил уже молча отойти в сторону, побродить где-нибудь с часок. А к тому времени, может, Приська загонит мужа спать в хату. Хотел и не мог двинуться с места. Как и тогда, на мосту, не пустил его стыд. Сердце вдруг преисполнилось возмущением собой и какой-то просто безрассудной дерзостью. Грицько сделал несколько шагов и сел на колодах рядом с Гусаком.